Вокруг света 1968-01, страница 13

ванное Дейнекоп довоенное небо — стратостаты, планеры, парашютисты и глядящие в синеву по-дейнековскп нескладные физкультурники. А колон

ны розовато-голубого зала станции были армированы сталью, уходящей вверх дугами, вызывая в памяти цельнометаллические АНТы тех лет: машины времен покорения полюса и легендарных беспосадочных перелетов.

Мне не забудется метро и тех дней, когда в черном морозном небе качались дымные прожекторные столбы, а окна домов были заколочены досками и ослеплены мешками песка. Метро стало домом для всех. Не слыша воздушных тревог и грохота зениток, на «Маяковской» спали дети. Они поворачивались и раскрывались во сне, а матери укрывали их теплыми домашними одеялами. И дети, проснувшись, видели на мозаиках довоенное небо — планеры, парашютисты...

Потом кончилась война.

Отправляясь в детсад, малыши стучали деревянными подошвами ботинок по мраморному метров-скому полу, а матери шли в рабочих телогрейках, остроплечих пальто и беретках, проколотых булавками — для красоты. Шли на заводы, к станкам —

восстанавливать разрушенное и строить новое. И для каждого в ночи светилась красная буква «М» — знак тепла, доброты и постоянства.

Метро глубоко пустило корни своих линий и еще больше скрепило ими Москву, как скрепляет дерево землю. И сегодня машущие ладони его дверей пропускают нас в добрый и надежный дом, в котором свой неизменный ритм — ритм точного часового механизма, своя атмосфера и погода. Летом она спасает от асфальтового удушья и липкой городской жары, а в зимнюю стужу теплое дыхание метро, белым облаком повисшее у дверей, согревает вас, пропуская в мир, полный до нечувствительности привычных чудес...

Здесь на одной дороге встречаются внешне неприметный московский старожил; он строил метро; выиграл эту войну и хранит бледные фото, на которых он в шинели, рядом с погибшими; колхозница в плюшевой черной жакетке и щеголеватый студент с очень солидным желтым портфелем; нетерпеливо взбегает по ступенькам девушка (как бы не защемило каблучок!); и рядом старуха, для которой подъем и по обычной-то лестнице почти подвиг, а капсула с валидолом лежит в кармашке рядом с платком и ключами.

Смотрите! Вы можете не встретиться больше. Эскалатор унесет эти фигуры вниз или поднимет в город. Эти цепочки ненаписанных портретов, невыдуманных персонажей, плывущие навстречу друг другу неповторимые варианты человека... Кстати, можно думать, что в стародавнем выражении «вереница образов» уже жила идея эскалатора, а патент не был получен из-за технических неясностей. Движется лестница, масляными пятнами расплываются отражения погонных фонарей, и люди плывут протяжно, как кодированные характеристики на экране осциллографа. Тут и равномерные плавные участки и «пики» — резкие скачки уровня. Это может быть новогодняя елка, или лыжи, или крест, замотанный в холстину...

А как едут на эскалаторе дети? Они обязательно что-нибудь считают. Считают фонари, ско\ьзят пальцем по боковым щитам облицовки — считают соединительные металлические полоски. Или скатывают вниз бумажные шарики, поражаясь собственной отваге.

Взрослые же, если не увлечены газетами или книгами, смотрят по сторонам привычно равнодушно, стараясь казаться абсолютно незаинтересованными, — таков уж этикет большого города, хотя нет ничего интереснее, чем эти случайно встретившиеся люди.

Впрочем, могут возразить, что для вечно спешащего москвича все эти чудесные мраморные станционные залы — лишь потерянное время. Какие уж тут размышления и любования в толкотне часов «пик»! В это время москвич если и размышляет, то скорее о том, чго эти двое впереди могли бы идти побыстрее, о том, в какой части перрона тактически выгоднее ждать свободного вагона: или, ес\и поезд ушел перед носом, о том. что тебе вообще никогда не везет, хотя следующий состав появится скорее, чем успеешь почувствовать себя неудачником.

И все-таки! Несмотря на дела и беготню, настоя-

Мир моих открытий

11