Вокруг света 1968-01, страница 7

него нартового пути — от нее не избавиться тому, кто хоть раз бывал в нартовой дальней дороге, — синяя тяга заснеженных перевалов дружеской ладошкой сжали мне сердце. Может быть, на зимней дороге и началось то, что привело меня сейчас в горы центральной Чукотки, на озеро Эльгыгытгын.

Я поверил, что медведь-кадьяк существует. Да, я занимался в чукотских горах поисками зверя, которого у нас никто не видал, и поверил в этот день, что он есть.

Jlo следам шяыпезы

«...В 1898 ГОДУ ВПЕРВЫЕ СТАЛО ИЗВЕСТНО О СУЩЕСТВОВАНИИ САМОГО КРУПНОГО В МИРЕ ХИЩНИКА — ОГРОМНОГО БУРОГО МЕДВЕДЯ, ОБИТАЮЩЕГО НА КАМЧАТКЕ...»

Б е р н а р Эйвельманс, бельгийский зоолог

«...ОН ВЗГЛЯНУЛ ТУДА, И КРОВЬ ЗАСТЫЛА В ЕГО ЖИЛАХ — ТАМ, НА ГРЕБНЕ ХОЛМА, НА РАССТОЯНИИ БРОСКА КАМНЯ ОТ ТОГО МЕСТА, ГДЕ ОН ДОЛЖЕН БЫЛ ВЫЙТИ ИЗ КАНЬОНА, СТОЯЛ АКЛУ, ОГРОМНЫЙ МЕДВЕДЬ СЕВЕРНЫХ ПУСТЫНЬ!»

Фарли Моуэт, канадский писатель

«БЫВАЕТ. ВСТРЕЧАЕТСЯ. РЕДКО».

Иван Ульвелькот, чукотский

охотник

В этой вере было много интуиции и мало фактов. Но ведь интуиция — это один из путей к конечному логическому познанию. Когда Амундсен отправлялся открывать Северо-Западный проход, где потерпели неудачу десятки экспедиций, он почти интуитивно выбрал шхуну «Иоа» с мелкой осадкой и плохими вследствие этого мореходными качествами, но мелкая осадка предопределила успех экспедиции, и с той поры использование таких шхун стало правилом в водах Канадского архипелага. Великий Нансен обосновал свой знаменитый дрейф с востока на запад на худых фактах, эдаких слабо паспортизированных деревяшках, выкинутых на берег Гренландии. Много писалось о феноменальном даре академика Колмогорова, который может указать конечное решение проблемы за многие месяцы до того, как будет найден логический ход решения. Не стоит много рассуждать об интуиции, но она родная сестра уверенности в правоте, и она поддерживает и в тех случаях, когда твоя уверенность

для большинства — едва ли не абсурд.

Когда родилась моя интуиция? Может быть, на одном из перевалов Западного плато острова Врангеля, когда мой хитроватый друг Иван Ульвелькот, каюр экспедиционной упряжки, произнес во время перекура: «Я двадцать раз проходил этот перевал на нартах. И каждый раз встречал новое. Еще двадцать раз поеду и опять увижу другое. Умру я, умрут все будущие люди, и все равно останется неизвестное...»

Впервые я услыхал об «очень большом буром медведе» в 1959 году на реке Угаткын, в верховьях Чаунской долины, от пастухов-чукчей. База нашей партии и стойбище пастухов находились рядом. У нас быстро установились добрососедские отношения. Имел место высший тундровый этикет. Вечерний блеск огня под чайником, слабый треск горящей полярной березки, запах кирпичного чая, запах шкур яранги, тишина ночной тундры.

Как дети, мы любили ночью толковать об интересных и страшноватых вещах. Я слушал про озеро, которое иногда вздувается страшным бугром и бугор тот лопается, распространяя зло-воннейший запах, и «о большом, как яранга», буром медведе, который ходит в горах. Я точно помню, что медведя я объяснил горным чукотским туманом, в котором можно зайца принять за лошадь.

Гораздо позднее мне попала в руки книга бельгийского ученого Бернара Эйвельманса «По следам неизвестных животных».

«В Западной Европе, — пишет он, — лишь в 1898 году впервые стало известно о существовании самого крупного в мире хищника — огромного бурого медведя, обитающего на Камчатке, в Северо-Восточном Китае и на Сахалине. Родич его, медведь-кадьяк, живет по другую сторону Берингова пролива, на Аляске. Этот медведь — настоящее чудовище. Длина его более 3 метров и вес более 700 килограммов...»

В голове у меня с той поры остался маленький пунктик, эда

кий гвоздик с еле торчащей шляпкой, и я стал собирать материал об «очень большом медведе». Мне не удалось установить, чтобы кто-либо из- серьезных людей слыхал на Камчатке или на Сахалине о невероятно большом медведе. Точнее, я установил, что никто о нем не слыхал. Большие и страшные медведи были и есть, но я искал информацию именно о наводящем ужас чудовище, о котором мне говорили под треск костерка из полярной березки пастухи глухой Чаунской долины. В одной популярной книге попалось сообщение, вероятно, основанное на Эйвельмансе. Но имелось любопытное расхождение. Вместо Камчатки, сведения о медведях которой систематизировал еще академик Крашенинников, упоминалась Корякия — глухая горная страна, расположенная на границе Камчатки с Чукотским полуостровом. Вот это было любопытно!

Следующий слух о загадочном звере чукотских долин дошел до меня через два года. Началось все с... белых медведей. В апреле 1963 года на двух грузовых нартах с лаборантом Сергеем Скворцовым и каюрами Куно и Уль-велькотом двигались по южному побережью острова Врангеля от бухты Сомнительной к мысу £лоссом. Примерно на второй половине пути, после лагуны Предательской, вдоль берега моря здесь идет узкая коса. На этой косе и на отмелях мыса Блоссом, где находится моржовое лежбище, частенько остаются трупы погибших от разных причин моржей: Белые медведи знают это и в голодные весенние месяцы выходят на косу. Они там обычны, и одного из них мы вспугнули. Вначале он убегал вдоль косы, потом стал уходить во льды, как всегда делают белые медведи, уходя от собачьих упряжек. Это был зверь солидных размеров. Мы хорошо рассмотрели его, пока удерживали взбесившихся собак, которые рвались в погоню. На какое-то мгновение мы, видимо, отвлеклись, потому что вскоре увидели двух медведей. Вот этого, второго, можно было назвать чудовищем. Громадный, застарелого желтого цвета зверь даже не убегал, а просто уходил рядом с первым; лимонная шерсть на заду колыхалась, и первый, ведь тоже матерый зверь, выглядел рядом с

5