Вокруг света 1968-03, страница 69

лями мерзлой картошки. По двору ходили партизаны с ружьями за спиной, с охотничьими ножами за поясом. Угощали друг друга самосадом, беседовали о каких-то непонятных Андрею вещах.

— Присмотри за парнишкой, — попросил партизан часового и скрылся в сенях.

Часовой безразлично скользнул взглядом по Андрею; тот остановился в сторонке, спокойно улыбаясь и щурясь от солнца. «А бдительные, черти, — удовлетворенно подумал он о партизанах. — У Бурлова, у Николая Ананьевича, раззявой не будешь».

— Где он, где?! — раздался громкий требовательный возглас; дверь распахнулась, на крыльцо выскочил высокий чернобородый мужчина.

В меховой куртке-безрукавке, оленьих торбасах, дышащий избяным теплом, метнулся к Андрею. Прижал его к груди, потащил на крыльцо.

— Ты на партизан не серчай, сам знаешь, время военное. Айда в избу, заколел на морозе-то, — возбужденно и радостно сказал Бурлов.

В чистой, с крашеными полами горнице за обеденным столом сидел худой, длиннолицый парень и добродушными глазами смотрел на Андрея, снимавшего полушубок.

— Моренков, начальник штаба, — он протянул Андрею руку. — Садись к столу, грейся чайком.

Моренков проговорил так мягко и задушевно, что Андрей сразу почувствовал к нему симпатию.

— Ты его покорми Федя, а я пакетом займусь. — Бурлов разорвал пакет, вынул стопку папиросной бумаги, густо усеянной лиловой машинописью. — Приказ командующего Северо-Восточным фронтом Зверева. Оперативная сводка Главного штаба. Ага, телеграммы...

Андрей с наслаждением пил крепкий кирпичный чай, поглядывая на изузоренные морозом окна, на распаренную от духоты физиономию Мо-ренкова. Начальник штаба партизанской дивизии был старше Андрея года на четыре, а Андрею шел восемнадцатый. В этом возрасте особенно хочется неожиданного и необычного; Андрей, два года живший в постоянных тревогах и опасностях, уже привык к ним и считал все происходившее естественным. Теперь он ждал чего-то исключительного, каких-то невероятных событий, которые надвигались с неудержимой быстротой...

— Ну и бумажки ты приволок! — шумно вздохнул Бурлов, наваливаясь грудью на край стола. — Сам-то, наверно, не знаешь, что тащил?

— Откуда же мне знать, Николай Ананьевич. Товарищ Зверев предупредил: «Умри, а доставь!» Я и спешил, и спешил...

— Тебя колчаковцы за эти документики спер--ва расстреляли бы, а потом повесили. А ты молодец, парень, шел, не боялся.

— Не боялся, потому что не знал.

— Преаделенно молодец! Вот если все партизаны были такими сорванцами! — похвалил Бурлов, и светлые искорки промелькнули в его карих глазах.

Бурлов, выросший в бирюсинской тайге, говорил на местном диалекте.

— Ладно! Вот какие дела, ребята.

Бурлов снова взял папиросный листок и прочитал, четко выговаривая слова:

5*

— «Оперативная сводка Главного штаба Северо-Восточного фронта Сибири.

Верхне-Ангарское направление: наши войска продвигаются к Иркутску. Якутский тракт очищен от белых.

Балаганское направление: наши войска вышли на линию Балаганск и соединились с войсками Ангарского фронта.

Илгинское направление: на реках Илге и Осе. Здесь мы успешно продвигаемся вперед, противник не встречается.

Из официальных источников: в Иркутске взорван понтонный мост через Ангару. Чехословаки от помощи Колчаку категорически отказались. Требуют спешного выезда во Владивосток: Иркутский гарнизон готовится к выступлению против Колчака.

На остальных фронтах без перемен, идет успешное формирование добровольческих отрядов Красной Армии...»

— У меня в башке будто свет включили, — рассмеялся Моренков, выслушав оперативную сводку. — Сразу понял, где мы колчаков лущщ.

— Для того и читал, чтоб у тебя в башке распогодилось, — пошутил Бурлов.

— Теперь соображай, — Бурлов перешел на серьезный тон. — Колчак теряет силы. Колчак и золотой эшелон движутся к Иркутску. Скоро они будут в Тулуне. Что отсюда следует?

— Понял! — весело ответил Моренков.

Андрей растянулся на широкой крашеной лавке, но уснуть не мог. Нервное возбуждение и предчувствие необычных событий все сильнее овладевало им. Прошло лишь сто дней, как появился он в незнакомых приангарских лесах, и каждый день был удивительным, неповторимым.

Неужели все это было? Неужели год назад он — ординарец Азина — был послан из Екатеринбурга в Омск для связи с большевиками-подпольщиками? Как странно, что он ходил по столице верховного правителя, разбрасывал листовки среди его солдат. И были у него ночные встречи с подпольщиками в рабочем предместье Куломзино. И неужели тогда его, желторотого юнца, принимали в комсомол. И он давал клятву быть верным знаменам революции. И неужели был тот проклятый зимний день, когда провокатор выдал большевиков страшному колчаковско-му управлению полевого контроля. Неужели существовал «эшелон смерти», переполненный комиссарами, красноармейцами, советскими работниками. Поезд, тащившийся от Иртыша до байкальских берегов, останавливающийся на полустанках лишь для того, чтобы выбросить под откос мертвецов. Неужели Андрей сидел рядышком с бывшим царским поручиком Даниилом Евдокимовичем Зверевым — нынешним командующим Северо-Восточным фронтом Сибири? И тут же находились друзья-большевики, и шли тихие разговоры о том, что при любых условиях надо вырваться из «эшелона смерти».

И неужели было то утро, когда заросшая плесенью вагонная дверь, заскрежетав, пошла вбок, в открытый проем хлынул синий плотный свет. И теплушку сразу наполнили запахи байкальской воды, смолистого кедра, горного ветра. И дохнуло еще чем-то неизъяснимо-сладостным, но недоступным — свободой.

Андрей, ослепленный водой и небом, оглушен

67