Вокруг света 1968-06, страница 58

ч

предупредил меня, что Себастьян составляет свое первое мнение о людях по тому, что они предпочитают — кофе или мате, аргентинский зеленый напиток, настой целебных трав. По его мнению, кофе — это отвратительное пойло, пригодное лишь для горожан и прочих отщепенцев рода человеческого. Итак, я сказал, что предпочитаю мате. Себастьян обернулся и взглянул на жену.

— Ну? — скомандовал он. — Разве, ты не слышала, что сказал сеньор? Неужели гости так и будут стоять здесь, умирая от жажды в то время, как ты смотришь на них, словно сова в дневное время?

— Вода кипит, — спокойно ответила она, — а гостям не придется стоять, если ты попросишь их сесть.

— Не пререкайся, женщина, — взревел Себастьян, ощетинив усы.

— Простите его, сеньор, — сказала Мария, улыбаясь и влюбленно глядя на своего мужа, — он всегда волнуется, когда приезжают гости.

Лицо Себастьяна стало кирпично-красным.

— Волнуется? — с негодованием закричал он. — Волнуется? Кто волнуется? Я спокоен, как дохлая лошадь... Пожалуйста, садитесь, сеньоры... Тоже мне, волнуюсь... Простите мою жену, сеньор, у нее талант к преувеличениям. Она бы сделала изумительную политическую карьеру, если бы родилась мужчиной.

Мы присели под деревьями, и Себастьян закурил небольшую, но едкую сигару и продолжал добродушно жаловаться на недостатки жены.

— Не надо было мне больше жениться, — признался он. — Беда в том, что мои жены не переживали меня. Я теперь женат в четвертый раз. Хороня каждую свою жену, я говорил себе: «Себастьян, больше ты никогда не женишься». Потом вдруг... раз!., и я снова женат. Мой дух хочет оставаться в одиночестве, но плоть слаба, а вся беда в том, что у меня больше плоти, чем духа.

Он уныло посмотрел на свое великолепное брюхо, а потом поднял голову и подарил нас широкой обезоруживающей улыбкой, сильно обнажив десны, в которых сидели остатки двух зубов.

— Наверно, я всегда буду слабым, сеньор... да и мужчина без жены все равно, что корова без вымени.

Мария принесла мате, и маленький горшочек пошел по кругу. Пока мы по очереди потягивали напиток через тоненькую серебряную трубочку, мой друг объяснил Себастьяну, зачем я приехал в поместье. Гаучо воодушевился, а когда мы сказали, что ему, возможно, придется сниматься в фильме, он взбил усы и бросил на жену лукавый взгляд.

— Ты слышала? — спросил он. — Меня будут показывать в кино. Попридержи-ка язык, моя девочка, потому что, когда женщины в Англии увидят меня на экране, они все приедут сюда добиваться моего внимания.

— С чего это они сюда приедут, — сказала его жена. — Такого добра, наверно, везде много.

Себастьян удовлетворился тем, что бросил на нее уничтожающий взгляд, а затем повернулся ко мне.

— Не беспокойтесь, сеньор, — сказал он. — Я сделаю все, чтобы помочь вам в вашей работе. Я сделаю все, что вы хотите.

Он сдержал слово — в тот вечер мой друг уехал в Буэнос-Айрес, и следующие две недели Себастьян почти не отходил от меня. Энергия у него была изумительная, темперамент — огненный, и вскоре он полностью заправлял всеми моими делами. Я просто говорил ему, чего я хочу, и он делал. И чем необыч

нее и труднее были мои просьбы, тем с большим удовольствием он выполнял их: Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь умел так заставлять работать людей, как Себастьян, и интереснее всего, что делал он это, не уговаривая, не умасливая, а оскорбляя и высмеивая, употребляя множество блестящих сравнений, которые не раздражали людей, а заставляли их корчиться от смеха и работать усерднее.

— Вы посмотрите на себя, — ядовито орал он, — вы только посмотрите на себя... двигаетесь, как улитки на костылях... Меня удивляет, что лошади не пугаются вас, когда вы переходите в галоп, даже я слышу, как ваши глазные яблоки гремят в ваших пустых черепах... Если собрать все ваши мозги, их не хватит даже на то, чтобы сварить суп для клопа...

И пеоны радостно хохотали, удваивая свои усилия. Считая его шутником, люди, разумеется, очень хорошо знали, что он не требует от них того, что не может сделать сам. И вряд ли нашлось бы дело, с которым бы он не справился — среди пеонов о какой-нибудь невыполнимой задаче всегда говорили как о чем-то, что «даже сам Себастьян не может сделать». Верхом на крупном вороном коне, в своем пурпурно-голубом пончо, складками ниспадавшем с плеч, Себастьян был живописной фигурой. Он галопировал по поместью и, бросая со свистом лассо, показывал мне различные способы поимки молодых быков. Этих способов примерно шесть, и всеми Себастьян владел одинаково искусно. Чем быстрее мчалась лошадь, чем пересеченнее была местность, тем, казалось, точнее были его броски, и у вас создавалось впечатление, что бычок, как магнитом, притягивает к себе лассо и что Себастьян не может промахнуться.

Если Себастьян был мастер лассо, то по части бича он был гением. Он никогда не расставался с этим смертоносным оружием, состоявшим из короткой ручки и длинного тонкого жала. Я видел, как он на полном скаку вытянул бич из-за пояса и точно срезал верхушку чертополоха. Вышибить сигарету из губ курящего было для него детской забавой. Мне рассказывали, что в прошлом году один приезжий выразил сомнение по поводу способности Себастьяна управляться с бичом, и Себастьян доказал ее, располосовав рубашку на спине этого человека и при этом ни разу не задев кожи. Хотя в