Вокруг света 1968-06, страница 8

справедливости, старатель, равнодушный к богатству, свирепый, но великодушный борец, страстный, но честный любовник. Злодей пытался подкупить его, потом запугать, соблазнить одной из своих многочисленных женщин; терроризированные старатели отказывались слушать его. Его палатку сожгли дотла, его участок затопили водой, его животных отравили, снаряжение попортили. Но он продолжал борьбу в одиночку, и женщина, которая должна была соблазнить Могэна, сама влюбилась в него, а старатели понемногу стали переходить на его сторону, и он изгнал из округи злодея с его головорезами. И вот тогда подавляющим большинством голосов Джереми Могэн был избран президентом, и он учредил госпиталь, создал суд для арбитража дел старателей и официально открыл президентский бал под открытым небом. Но когда прибыли англичане и по просьбе королевы просили его остаться и продолжать свою деятельность, он отказался.

— Неужели даже ради меня? — хныкала женщина, которая любила его, а Могэн задумчиво, но решительно ответил:

— Нет, даже ради тебя. Мне пора двигаться дальше. Ведь я скиталец.

В последнем эпизоде было показано, что даже старатели с их заскорузлыми сердцами плакали, когда он уезжал, и, по мере того как он удалялся от лагеря, его фигура вырастала в размерах все больше и больше и становилась расплывчатой, точно он был скорее духом, нежели человеком, видением, застилавшим глаза зрителей.

— Он еще вернется, — говорит в толпе один из старателей. — Когда он нам понадобится, я думаю, он будет поблизости. Или другой, вроде него!

Снимать этот сценарий начали на натуре в пятнадцати милях от Линдгурста, на берегу реки Плат, еще за две недели до того, как в город приехал Бленд Джиффард. Эпизоды снимались и переснимались, как казалось, без всякой последовательности. Статисты погружались в воду и помогали перетаскивать через реку фургоны; они рассеивались в вельде, когда показывался злодей со своими приверженцами, и собирались шумными и яростно жестикулирующими группами, когда злодей терялся из виду. А большей частью они вообще ничего не делали, пока перед камерами разыгрывались эпизоды, в которых были заняты только профессиональные актеры, или пока режиссер совещался с оператором и его ассистентами. Статисты рассаживались в тени колючих деревьев и жевали сандвичи или бродили вокруг площадки и болтали со своими друзьями и родственниками, которые приезжали из Линдгурста и внимательно следили за тем, что происходило на участке, обнесенном проволокой.

Бенни де Джейгер неизменно торчал среди отдыхающей и перекусывающей публики из Линдгурста. Теперь, когда многие статисты были наряжены в одеяния, чем-то сходные с его, ковбойский костюм не казался странным, и несколько раз де Джейгер вместе с другими статистами проскальзывал за проволоку и, никем не замеченный, бродил по всему лагерю, разглядывая все вокруг и ни с кем не заговаривая, разве что иногда с самим собой.

Де Джейгер ждал Бленда Джиффарда, и все ждали Бленда Джиффарда. И Бленд Джиффард нас не подвел. Прямо из аэропорта он приехал в город в огромном светло-голубом автомобиле с откинутым верхом; он сидел на черном сиденье, улыбаясь во всю ширь своего лица, и одной рукой ма

хал людям, толпившимся группами на перекрестках. У входа в отель полиции пришлось силой расчистить для него путь через напиравшую толпу, и он небрежно профланировал между двумя шеренгами полицейских, пожимая то ту, то эту протянутую руку и повторяя снова и снова: «Привет!» и «Рад всех вас видеть!». У дверей отеля он повернулся, чтобы показать свое лицо толпе, и сказал несколько слов профессионально резонирующим и захватывающе американским голосом:

— Прекрасный момент в моей жизни... так много друзей здесь, в Линдгурсте... взволнован этой встречей... работать с вами... история... удивительный город... еще раз благодарю... всей душой...

Он выглядел гротескно, как никто другой, кого людям из толпы когда-либо приходилось видеть в своей жизни, и они приветствовали его с чувством удовлетворения. Он был очень высокого роста; его волосы были густыми и ослепительно желтыми, плечи — широкими, пиджак — коротким, брюки — узкими. Так вот каков Бленд Джиффард! Тот самый, которого все так часто видели раньше, берущим верх над окружными злодеями-прокурорами, подкупленными шерифами, сладкоречивыми коммунистическими шпионами и целыми бандами мрачных гангстеров. Каждый видел это лицо увеличенным во сто крат: гигантски крупные планы задерживались на потупленном взоре этих глаз, огромные афиши растягивали его улыбку по всему полю щитов. И однако, лицо человека, стоявшего в дверях отеля, было больше, чем они могли ожидать. Его глаза были величиной с детские кулачки, желтые бачки, отращенные специально для роли Джереми Могэна, походили на полоски звериной шкуры, а каждый зуб был размером с ноготь большого пальца. Он не казался ни молодым и ни старым, ни красивым и ни безобразным, ни слабым и ни сильным. Он походил на человека в маске, и все же, если бы вам удалось сорвать ее, вы были уверены, под нею была такая же упругая маска, а под этой — снова такая же и того же размера, что и первая, и так без конца.

Состав толпы менялся, но она не расходилась весь день, и с каждым часом рассказы о внешности Бленда Джиффарда, как хвалебные, так и злопыхательские, становились все разнузданнее. Люди говорили, что он носил парик, красился помадой и румянами, что зубы у него вставные, плечи накладные, каблуки наставленные, что он похож на пропойцу, на наркомана, что он совсем старик, несмотря на широко освещавшиеся в печати его браки и разводы; люди также говорили, что в его глазах есть что-то такое, что вызывает у вас дрожь. Но другие рассказывали, что он моложе и гораздо красивее, чем на экране, что он такой скромный и искренний, что до слез растрогался приемом, оказанным ему в Линдгурсте; что даже если бы вы не знали, кто он такой, и прошли мимо него на улице, вы бы сразу увидели в нем великого человека; что он уже научился говорить на африкаанс и раздавал на счастье серебряные доллары в руки тех, кому уда-

Рисунки И. ГОЛИЦЫНА