Вокруг света 1968-08, страница 43

обстоятельств. Это невероятно. Никогда еще мы не знали так плохо, кто же все-таки управляет США. Уж, конечно, не этот бедняга Смит с его повадками студента, прикидывающегося взрослым. За внешней твердостью чувствовалась такая неуверенность. Вы знаете, я с ним хорошо знаком, я работал с ним во время предвыборной кампании. Я спрашиваю себя, что же все-таки таится в человеке, что делает его способным к истреблению себе подобных? И в первую очередь на кой черт мы, американцы, пришли в Юго-Восточную Азию, можете вы мне это сказать? — Голдстейн огляделся. — Полагаю, здесь можно все говорить? Им еще не удалось поставить микрофоны на «Кариби»?

Севилла улыбнулся:

— Как вы сами убедились, ночью остров недоступен, а днем в гавани всегда кто-нибудь возится.

Голдстейн наклонился над бортом.

— Я не вижу вашей дельфинки.

— Теперь мы работаем только в темноте. Весь день Дэзи отсутствует и лишь вечером возвращается в отчий дом. Она привязана к нам, а еще больше к «Кариби». Она возвращается, чтобы прижаться к нему, как ребенок прижимается к матери.

Севилла замолчал, выпрямился и посмотрел на Голдстейна.

— Итак, — сказал он, — что вас сюда привело?

Голдстейн заморгал, отвел глаза и проговорил:

— Адаме просил встречи с вами.

Севилла встал, положил обе руки на штурвал и повернул его на несколько градусов влево, словно «Кариби» был под парусами и Се-вилле хотелось развернуть его другим бортом.

— Никогда, — сказал он, не повышая голоса, но его пальцы, вцепившиеся в штурвал, побелели. — Никогда, — повторил он глухим голосом. Ему было трудно говорить, так были сжаты его челюсти. — Я с этими людьми покончил. — Воцарилась тишина, она сгущалась, она словно замораживала. Голдстейн сидел, выставив вперед лицо, как черепаха, осторожно осматривающая дорогу, а Севилла стоял за штурвалом, расставив ноги, устремив глаза на форштевень, прямо держа голову. Он казался теперь выше, собраннее и тверже, словно весь его гнев и все его обиды распирали его. — Я с этими людьми покончил, — повторил он тем же глу

хим, сдержанным, едва слышным голосом.

«Он не взорвется, — подумал Голдстейн, — не изольет свой гнев; он будет хранить его в себе... Сорвалось...»

— Брат мой, — начал он своим задорным и жизнерадостным голосом, — это ваше дело. Я приехал к вам, в ваше логово, лишь потому, что Адамсу (он прилетел вчера из Вашингтона) удалось меня убедить, что все это, я привожу его слова, «страшно важно». Сначала я отказался, но никогда я не видел, чтоб человек был так взволнован. Не скажу, что он валялся у меня в ногах, — но почти. Я никогда не видел Адамса в таком состоянии. Обычно он холоден, как рыба. Короче, я согласился передать его просьбу, и теперь моя миссия исполнена. Если вы отклоняете просьбу Адамса, то это ваше дело, меня оно не касается. Вашу точку зрения я хорошо понимаю. Эта шайка сволочей обошлась с вами не лучшим образом. Еще раз, я всего лишь передаю — и только, повторяю его слова, не меняя в них ни слова: «Вы скажите ему, что это страшно важно». Он повторил раз десять «это страшно важно».

Севилла отпустил штурвал, повернулся к нему, засунул руки в карманы и сказал:

— Согласен при двух условиях: первое — встреча состоится здесь; второе — Фа и Би снова будут мне отданы, не просто доверены на тот или иной срок, а именно отданы в мою безраздельную собственность. Я подчеркиваю, что эти условия не могут быть предметом переговоров, а являются их необходимой предпосылкой.

— Ну что ж, — сказал Голдстейн, усмехнувшись, — я с радостью констатирую, что вы умеете быть твердым в делах, когда речь идет не о деньгах. Если вы прикажете вашему юному любителю бурь провести меня на резиновой лодке сквозь рифы, то я передам ваши условия Адамсу. Он ждет меня на материке. И если он примет ваши предложения, Питер сможет тотчас же привезти его на остров.

Не прошло и часа, как Питер, вернулся с Адамсом и молодым человеком, которого Севилла не знал.

— Знакомьтесь, .мой помощник, Эл, — нервно, отрывисто сказал Адаме.

Севилла сделал рукой приветственный жест, но ничего не сказал и остался стоять на месте.

— Я пойду разведу огонь в камине, чтобы посушиться, если вы позволите, — сказал Адаме. — В это время Эл обойдет дом, чтобы проверить, не вмонтировали ли вам где-нибудь аппарат для подслушивания.

— Я был бы этим крайне удивлен, — сказал Севилла. — Остров, принимая во внимание подводные скалы, недоступен. Есть только один подход к нему — это фарватер, ведущий в гавань, но он даже не обозначен. Очень трудно обходить некоторые рифы. Вы сами в этом убедились.

— Приходилось ли вам оставлять остров с тех пор, как вы его купили?

Севилла отрицательно покачал головой.

— Всегда найдется кто-нибудь, несмотря ни на что, — сказал Адаме. — В большой прилив ясной ночью. Один или два «человека-лягушки», пройдя по крыше...

— Крыша из бетона, — сказал Севилла, — единственное отверстие — труба камина, к тому же мы разводим огонь почти каждый день.

— Все о'кэй, — доложил Эл, возвратившись в каминную, — никакого подслушивателя не обнаружено, электропроводка нетронута, ничего подозрительного, и на горизонте нет даже рыбачьей лодки. Но на всякий случай, пока вы будете говорить, я буду на крыше.

— Благодарю вас, что приняли меня, — начал Адаме, уставившись на огонь. Он отодвинул свое кресло-качалку, но не повернул голову к Севилле. — Вам нет нужды высказывать мне то, что вы думаете, мне это известно. Так вот, я звонил высшему начальству: ваши условия приняты. Фа и Би будут сегодня же переданы в вашу безраздельную собственность. Вам будет дана письменная гарантия. Однако я должен предупредить вас — сегодня обладание этими двумя дельфинами влечет за собой некоторую опасность.

Севилла живо повернулся к Адамсу:

— Опасность для кого?

Адаме, не глядя на него, ответил:

— Для них, для вас. Но если вы захотите, мы сможем оставить на острове отряд прикрытия.

— Спасибо, не надо, — проговорил Севилла с нотой горькой иронии в голосе, — мой остров — частная лаборатория. Никто меня не субсидирует, никто не контролирует и никто не защищает.

Адаме отодвинул кресло от огня.

— Я предвидел вашу реакцию.

41