Вокруг света 1968-08, страница 46

но, будут, — сказал Севилла. — У вас хорошая память. Би не выносит присутствия другой самки поблизости от Фа, но в данном случае я не думаю, что произойдет серьезное столкновение; бассейн открытый, Дэзи привыкла входить и выходить из него; если ее отношения с Би слишком обострятся, она уплывет.

Он собирался сказать о Джиме, но передумал.

Откуда-то донесся пронзительный рев мотора.

— Слышите, это наши люди, — сказал Адаме, подходя к окну. Он открыл его, высунулся наружу и взглянул на небо.

— Если позволите, — сказал Севилла, — я закрою окно. Вы знаете мое условие: ваши люди должны сами выпустить Фа и Би в бассейн, и до вашего отъезда дельфины не должны видеть никого из нас.

— Хорошо, — сказал Адаме, — желаю удачи. - Его голоса почти нельзя было расслышать из-за рева приближавшегося вертолета.

— Это дьявольски важно. Думаю, что нет необходимости повторять это еще раз. — Он взглянул на Севиллу усталыми, ввалившимися глазами. Севилла, в свою очередь, посмотрел на Адамса. Удивительно: у него был искренний, взволнованный вид, но, в сущности, это ничего не значило, он был из тех людей, которые умеют заключать свою душу в скобки, как только получают приказ.

— И очень важно также действовать быстро, — сказал Адаме срывающимся голосом. — Как только они заговорят, если они заговорят, вызовите меня по радио, я буду находиться на одном из заградительных катеров, я тотчас же прибуду. — Грохот вертолета прервал его слова, он глубоко вздохнул, посмотрел на Севиллу и сделал жест, которого тот совершенно не ожидал: протянул ему руку. Севилла опустил глаза, все та же двусмысленность; человеческие отношения извращены: симпатия, уважение — где в них ложь, где в них искренность, протянутая рука или пуля из автомата, все подчинено приказам. Адаме вложил свою совесть в руки своих шефов, решения принимаются не здесь, это рука отсутствующего человека.

— Я сделаю невозможное, — сказал Севилла, не двигаясь, — я отдаю себе полный отчет в том, что поставлено на карту.

Адаме направился к двери. Как только он открыл ее, одновремен

но с невыносимым воем садившегося на террасу вертолета в комнату ворвался яростный порыв ветра, дверь захлопнулась за Адамсом так, словно он был проглочен налетевшей бурей

— Я страшно волнуюсь при мысли, что мы их снова увидим, — сказала Арлетт. — Спрашиваю себя, как они нас встретят.

Севилла положил руку ей на плечо:

— Я тоже задаю себе такой вопрос. Во всяком случае, это счастье, что они снова здесь. Давай сядем, — продолжал он, — я измотан, измучен, это убийственный тип.

Он подумал: «То, что я сейчас сказал, будет записано», — и рассмеялся.

— Почему ты смеешься?

— Так, ничего, я тебе объясню.

Они сели рядом.

Арлетт смотрела на Севиллу своими ласковыми глазами, ее черные блестящие вьющиеся волосы создавали черный ореол вокруг ее лица, нежного и излучающего тепло. Мягкость, ее восхитительная мягкость, она почти никогда не выпускала когти, только лишь в припадках ревности, у нее было самое ценное качество в женщине, она была кроткой, кротость была не просто внешней чертой ее характера, она была кроткой в самой своей сущности, она была создана из доброты и приветливости. В это мгновенье он не думал больше об опасности, о войне. У него была Арлетт, ему вернули Фа и Би, начиналась новая жизнь, он чувствовал себя легким, отрывающимся от земли. Он смотрел на Арлетт. Она была душистой и нежной, она была похожа на плод, на цветок, на жеребенка среди травы, на луч солнца в березовой роще.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— Так, ни о чем. — Он. не хотел ничего говорить, не хотел

говорить даже с ней в это мгновенье, он хотел наслаждаться ее образом, ему хотелось, чтобы он медленно таял у него во рту, как тает мед.

— Ты помнишь, — сказала Арлетт, — когда впустили Би к Фа, он меня всю обрызгал, я была усталой, мокрой и такой счастливой, я пришла к тебе, чтобы хронометрировать наблюдение, сообщала тебе секунды и даже десятые доли секунды, ты подшучивал над моей скрупулезностью, мы смеялись, и вдруг я почувствовала, что мы так близки друг другу, так близки.

Он провел правой рукой по воротнику ее блузки, мягко сжал ее волосы на затылке и приблизил ее лицо к своему.

— Они улетают, — сказала Арлетт, вставая и направляясь к окну. — Они улетают, как ангелы, — добавила она с усмешкой. — Просто невероятно, какое я чувствую облегчение, мне казалось, что наш остров был оккупирован.

Севилла подошел к ней, открыл двери, вышел на террасу. Вертолет удалялся, набирал высоту, уродливый, комичный, похожий на неловкое насекомое, не знающее, как управиться со своим пузатым телом. Севилла быстро прошел к сараю, открыл двери.

— Я вас попрошу, — сказал он Питеру и Сьюзи, — не появляться сегодня на пристани. Я хочу сначала войти в контакт с дельфинами один.

Его слова вызвали недоумение и огорчение.

— О'кэй, — ответил Питер холодно и протянул ему листок из блокнота, где было написано: «Надо ли обрезать проводку для подслушивания?» Севилла отрицательно покачал головой, взял ведро с рыбой, предназначавшейся для Дэзн, и сделал знак Арлетт. Он спустился быстрым шагом по красной бетонированной дорожке, ведущей к пристани, взошел на