Вокруг света 1968-08, страница 73

ности озера и поднялся в воздух, оставив след — мелкую рябь и белую пену. Через полчаса самолет вернулся, мы по очереди заняли места и понеслись по озеру.

Я реагирую на полеты, как все нормальные люди; другими словами, я твердо убежден, что либо пилота в критическую минуту хватит разрыв сердца, либо оба крыла нашего самолета отломятся, если не при взлете, то при посадке. Это, конечно, относится к полетам на больших машинах.

Но я почему-то тешу себя мыслью, что авария на маленьком самолете — пустяковое дело, две-три ссадины — все, что вам грозит. Однако наш летчик все ближе и ближе прижимал машину к горному склону, и я начал сомневаться, так ли безболезненна авария на маленьком самолете, как мне всегда представлялось. Я уже примирился с мыслью о неминуемой гибели в результате маневров обезумевшего пилота, но тут в склоне открылась узкая щель (другого слова не подберешь), и мы ворвались в нее. Это было то самое ущелье, которое служит входом в долину Такахе. По обе стороны высились источенные водой утесы с буковым лесом, причем расстояние от стенки до стенки было таким, что самолет едва-едва помещался там. К счастью, ущелье было не очень длинным: через полминуты мы благополучно выскочили из него.

— Приехали, — сказал летчик. — Долина Такахе.

Единственным способом доставить багаж на сушу было тащить его на себе, разувшись и подвернув брюки. Выйти из самолета прямо в воду ледникового озера глубиной в восемнадцать дюймов — это такое удовольствие, о котором я предпочел бы не вспоминать. Я никогда не представлял себе, что вода может быть настолько холодной, не обращаясь при этом в лед. Мы с Брайеном сделали два захода, пока не перенесли все, и за это время ноги у меня так онемели, что я их совсем не чувствовал, словно мне их отрезали ниже колен. К тому же я уронил один ботинок в озеро, что отнюдь не улучшило моего настроения.

— Послушай-ка, Джерри! — крикнул мне Крис; он стоял позади Джима с обычным своим видом дистрофической ламы. — Ты не мог бы пройти еще разок? Мы не с той точки снимали.

Я свирепо посмотрел на него, стуча зубами.

— Что за вопрос, дорогой дру

жище, конечно, могу! — саркастически вымолвил я. — Я готов на любые жертвы ради искусства. Хочешь, разденусь догола и переплыву через озеро? Ты только скажи. Сейчас столько новых лекарств придумали, от воспаления легких, говорят, в два счета вылечивают.

— Только ты на этот раз пройди помедленнее, — ухмыльнулся Джим. — Как будто ты это делаешь с подлинным наслаждением, понял?

На следующее утро, окостеневшие от причудливых поз, в которых нам пришлось лежать всю ночь на полу охотничьей хижины, мы встали и приготовили завтрак. День обещал быть хорошим, и мы в приподнятом настроении зашагали по берегу к широкому лугу, где, по словам Брайена, были найдены первые гнезда такахе. Наше приподнятое настроение объяснялось тем, что в опаловом утреннем свете озеро казалось меньше вчерашнего, и мы надеялись за каких-нибудь полчаса прогулочным шагом дойти до цели.

Однако нам предстояло скоро убедиться, что долина Такахе обманчива. Я уже много лет охочусь за животными в разных концах света, но не припомню случая, чтобы мне было где-нибудь так неуютно, как в этой долине. Первый же день явился наглядным примером того, что ожидает человека, задумавшего охотиться на такахе. Толстый слой ярко-зе-леного мха, словно дорогой ворсистый ковер, выстилал почву между кустами осоки. Нога бук-валы.о тонула в нем — тонула так, что потом мох не хотел ее отпускать. Когда же мы извлекали ногу из мха, звонкое чавканье отдавалось по всей долине, словно выстрел. Уверен, что через пятнадцать минут в пределах пятидесяти миль не осталось ни одной такахе, которая не была бы предупреждена о нашем появлении.

Мы иззябли, мы промокли насквозь, и мы видели все что угодно, только не такахе. Однажды нам попался свежий помет, и мы окружили его с тем же чувством, с каким Робинзон Крузо рассматривал знаменитый след ноги; мы находили места, где птицы недавно кормились, пропуская сквозь клюв длинные стебли осоки; находили на земле пустые гнезда, свитые из той же осоки и ловко укрытые под нависающей травой; а один раз Брайен даже заявил, будто слышит крик такахе, но

так как уже вечерело и в долине была такая тишь, что урони булавку — и все услышат, мы решили, что он просто хочет поднять наше настроение.

И когда мы, уставшие, прозябшие, промокшие, удрученные, достигли хижины, о которой накануне отзывались так пренебрежительно, она показалась нам верхом роскоши. Сбросить мокрую одежду и, сидя перед горящими поленьями, глотать горячий чай, сдобренный виски, было верхом блаженства, и скоро мы уже говорили себе, что сегодня просто выдался такой неудачный день. Скверная погода сделала такахе нелюдимее обычного, а вот завтра, уверяли мы друг друга, в долину набьется столько такахе, что негде будет ногу поставить.

Наш энтузиазм несколько по-умеррлся, но не увял совершенно, когда мокрые носки Джима, старательно развешанные для сушки над очагом, с убийственной точностью свалились прямо в кастрюлю, в которой Брайен задумчиво помешивал закипающий суп. Правда, суп от этой приправы не стал хуже, зато у Джима появился еще один повод брюзжать, и он с большим рвением предался этому занятию.

На следующий вечер погода испортилась, и мы совсем пали духом. Завтра нам уходить из долины, и до чего же обидно — проделать такой путь, так основательно промокнуть, столько зябнуть — и все впустую. А ведь такахе где-то тут: стебли осоки только что объедены, помет свежий. Эти негодные птицы явно играли с нами в прятки, но нам было вовсе не до игры — не то место и не то настроение.

И вдруг — только что перед тем я поскользнулся и шлепнулся на мокрый, особенно вязкий в этом месте мох — Брайен поднял руку, призывая нас к тишине. Мы замерли, боясь дохнуть; ноги медленно погружались в мох.

— В чем дело? — выдохнул я наконец.

— Такахе, — ответил Брайен.

— Вы уверены? — Лично я слышал только плеск и чавканье от своего собственного падения.

— Да, — сказал Брайен. — Прислушайтесь, и вы услышите сами.

Это был глухой рокот, вроде барабанной дроби, затем, после короткой паузы, уже с другого места, чуть подальше, прозвучала новая дробь. Мы заметили какое-то движение в осоке прямо перед нами, потом еще, но ближе к ле

71