Вокруг света 1968-09, страница 22

сторонам. На солдатах промокшие, тяжелые шинели и потемневшие пилотки. «Вот она, служба, — в любую погоду, в дождь и снег».

Николай представляет, как им мокро сейчас и холодно. Он хотел было сказать об этом своим соседям-ребятам, но передумал. Что говорить? «Вон патруль». Ну и что?

Николай уверен, что можно говорить только о том, что сам знаешь, видел, умеешь... Этому его научил мастер на заводе. «Важеватый», — говорили о нем. Он все делал не торопясь, на совесть, и Николай перенял эту степенность и обстоятельность. Старался говорить, когда было необходимо, понимать дело до конца, до точки.

Поезд трогается. На минуту все умолкают.

Медленно сдвигается вправо патруль, проплывает фонарь, темная большая лужа. Сразу же за станцией стеной опускается темнота.

В наступившей тишине раздается голос офицера, сопровождающего ребят:

— Всем по местам! Прекратить хождения и разговоры! Отбой! — Голос у него низкий, чуть хрипловатый, но очень сильный. Ребятам еще странно, что этому невысокому коренастому человеку, совсем в общем-то незнакомому, надо подчиняться. Да и он-то, наверно, побаивается в душе, что могут не подчиниться, но на лице у него этого не прочтешь. Подчиняются ребята.

Не привычен еще отбой по команде.

— Товарищи сибиряки!

Командир полка говорит медленно, ударяя на каждом слове.

— Вы прибыли в свою Иркутско-Пинскую дивизию... В Сибири... из отдельных партизанских отрядов... сформировал ее замечательный красный командир... коммунист товарищ Блюхер. На нашем знамени пять орденов. Так сражались ваши предшественники! Двадцать пять Героев Советского Союза... навечно остались в списках нашей дивизии. Большинство из них были вашими ровесниками. Комсомольцы! Будущий год — для вас особенный. Комсомолу исполнится полвека. Мы ждем... что вы станете хорошей сменой старшим товарищам.

Строй стоит, серой рамкой окружив прямоугольник плаца.

За последние два дня и здесь выпал снег. Он и сейчас еще идет, и ветер несет его вдоль строя. А полковник все говорит и вглядывается в лица новобранцев. Он по-стариковски дальнозорок и по-стариковски нетороплив.

Новичков собрали в большом классе. Вошел высокий сухощавый майор. Все встали. Он прошел к столу и сел. «Садитесь!» Внимательно осмотрел ребят, не торопясь вытащил толстый многогранный карандаш и, ничего не говоря, коротко постучал им по столу. Странно это показалось некоторым, переглянулись, и только несколько человек поняли, чего хотел майор. Согнутым пальцем Чередов точь-в-точь повторил стук.

— Фамилия?

— Солдат Чередов.

— Пойдете со мной.

Таким образом он отобрал человек шесть. А когда вышли из класса, майор объявил, что они будут радистами. «Радистом надо родиться, у радиста должен быть абсолютный слух», — он поднял палец вверх и улыбнулся растерявшимся было ребятам...

— Рота! Подъем! Тревога!

Вскакивали как бешеные. Брюки, портянки» сапоги... Быстрей, быстрей. Путаются пальцы^ Не застегиваются пуговицы. А сержант уже одет. Глянул — усмехнулся. «Давай, Чередов, скорее!» А сам к пирамиде за оружием. Николай испугался: «Что ж он так? Оставил меня!» Гремят шаги по коридору. Уторопленные, короткие. А Николай никак не может одеться: не лезет в сапог нога. Еще вчера Николай чувствовал тягостное неудобство, если сержант Сергей Короткое оказывался рядом, даже случайно. Казалось, сержант совсем не случайно стоит, сейчас сделает замечание, выговорит. Чувствовал Николай, что и воротничок у него сразу торчать начал, и ремень не очень затянут, и вообще неловко. Спешил отойти поскорей и понеприметней. А сейчас испугался: «Оставил Короткое! Бросил!!» Казарма пустеет. Наконец все готово. Чередов со всех ног бежит в строй. И тут Короткое тычет ему автомат: «Бери, твой». Потом противогаз, вещмешок. «И когда ои успел?> Кажется, все на месте. Противогаз — на боку, вещмешок.— за спиной, автомат — на плече. Тяжело. Снова бегом в парк, к машинам. Выбежали из казармы, раз только успел взглянуть на небо — светает, облака серые, низкие...

Вот и машины. Зеленые, лобастые. Высокие будки. В узкие щели сузились фары, только светлая полоска падает на песок... Команда: «Марш!» Поехали...

В машине тесно. По стенам — панели с приборами. Большой обитый пластиком стол.

— Сейчас будет тепло, — весело говорит солдат Макарчук. — Скоро работать начнем, надышим.

«Небольшенький какой, а сильный», — думает Николай: он видел, как Макарчук нес на спине огромный ящик с запасными частями, инструментами.

Вдруг за спиной — торопливый токающий стук.

— Что это?

— Сержант докладывает: готовы К работе.

— Морзянка?

— Работает ключом. Эх ты, морзянка!

Ехали целый день. Вечером свернули на проселок. Здесь было много снега, и машина с трудом, напрягаясь и скользя, ползла вперед. У радиостанции попеременно, сменяя друг друга, дежурили то сержант Короткое, то Макарчук. Чередов чувствовал себя лишним. Он то стоял за спиной дежурившего, то смотрел в окно на белые поля, на торчащие из снега голые деревья. Радость тревожных первых часов совсем пропала. Не так представлял ои себе первые учения. Думалось, увидит он, как идут в наступление пехотинцы, стреляет артиллерия, услышит «ура!». А тут — попискивание морзянки, ныряющая на ухабах машина и будничные лица ребят.

Ему не было ведомо, что в эту ночь где-то, может быть даже очень близко, взрывая снег тупыми носами, идут приземистые мускулистые танки, по глухим проселочным дорогам рвутся вперед бронетранспортеры с пехотинцами, занимают огневые позиции артиллеристы. А именно они, радисты, получают сведения из всех действующих подразделений. Сюда стекаются все донесения, все доклады.

— Чередов, нарежь бумаги для бланков, закрой окно, раздели обед, — а сами надевали наушники и садились в операторские кресла. Им было не до него. Только изредка сержант говорил: «Это тумблер переключения: прием — передача. Это переключение диапазонов...»

Чередов кивал, но сам ничего не спрашивал:

20