Вокруг света 1968-09, страница 68

Г. С. Севилла, военнослужащий армии США, откомандированный в качестве переводчика на Нюрнбергский процесс, с ужасом слушал показания свидетеля. Штурм-баннфюрер концлагеря Кульмхоф сумел установить, действуя на ощупь, наилучшее расположение вязанок дров и идеальные размеры рвов: пятьдесят метров — длина, шесть метров — ширина, три метра — глубина. На дне рва, по его приказу, прокладывались канавки, по которым растопленный жир стекал в чан. Пропускная способность была колоссальной. Восемь тысяч трупов за сутки, значительно больше (несмотря на сельскую простоту установки), чем пропускная способность огромного крематория в Биркенау-Освенцим. На этой гигантской фабрике смерти, когда потребовалось срочно превратить в дым четыреста тысяч венгерских евреев, наряду с ультрасовременным конвейером (ни секунды простоя с момента, когда две тысячи евреев вводились в газовую камеру, до тех пор, когда сорок шесть минут спустя они превращались в дым, оставляя фабрике побочные продукты, методически собираемые по ходу конвейера: одежда, кольца, золотые зубы, волосы, жир, предназначенный для изготовления мыла) пустили в дело также с полдюжины рвов кульмхофского образца, но шли на это неохотно, скрепя сердце, из-за ремесленного разбазаривания побочных продуктов. Эсэсовец, оберштурмбаннфюрер Рудольф Гесс, комендант лагеря Освенцим, взглянул на председателя трибунала своими пустыми глазами и сказал потускневшим голосом: «30 июня 1941 года фюрер предписал «окончательное разрешение» еврейской проблемы. Лично я, господин председатель, отравил газом всего лишь полтора миллиона евреев, но если прибавить примыкающие малые экспериментальные лагеря Кульмхоф, Вольцек и Треблинка, то общее количество достигнет шести миллионов мирного населения, подвергнутых пыткам, раздетых, голодных, отравленных газом и обращенных в пепел за период с 1941 по 1945 год. Перевозки евреев, предназначавшихся для Освенцима, имели право первоочередности на всей территории Третьего рейха, они пропускались даже раньше эшелонов с боеприпасами и продовольствием, отправляемых на Восточный фронт». Гитлер ставил превыше всего самую гигантскую в истории операцию геноцида.

Сердце Севиллы сжалось, его захлестнула волна стыда. Мы собираемся работать чище, гораздо чище. Одна водородная. бомба, взрываясь на высоте тридцати пяти километров, выделяет столь огромное количество тепла, что его достаточно для превращения в уголь всего, что находится в радиусе от ста до ста сорока километров. Четыре водородные бомбы, взорвавшиеся одновременно на той же высоте, уничтожат все живое на поверхности в сто пятьдесят тысяч квадратных километров. Радиоактивное облако от одной кобальтовой бомбы может превратить в пустыню площадь, в три раза большую, чем Великобритания. Согласно нашим подсчетам, джентльмены, достаточно тридцати тысяч мегатонн, чтобы уничтожить семьсот миллионов человек.

— Пойдемте, — сказал Севилла, тронув Питера за локоть.

— Могу я задать вам несколько вопросов? — спросил Питер.

Севилла задумчиво посмотрел на него.

— Если это те вопросы, о которых я думаю, не задавайте их. Я не смогу на них ответить. Как вы понимаете, дело не в недостатке моего к вам доверия, я должен так поступить, чтобы оградить вас и Сьюзи от опасности, поверьте мне. Вам лучше ничего не знать.

— Но вы сами, — сказал Питер. — Разве вам не грозит опасность?

— Адаме думает, что нет, что все кончилось, что они удовольствуются дельфинами, я же склонен считать, что он ошибается.

Питер расправил плечи.

— В таком случае, почему я не должен разделить этой опасности с вами?

Севилла положил ему руку на плечо и улыбнулся:

— Слушайте, Питер, время не терпит, вы хотите мне помочь? Тогда вот что надо сделать. — Он опустил руку. — Во-первых, вы возьмете резиновую лодку, отвезете Мэгги на материк и посадите ее в самолет. Сьюзи будет вас сопровождать. Во-вторых, следите, не увяжутся ли за вами на материке. Смотрите в оба. Эти люди знают свое дело, им известны все секреты реле-слежки. В третьих, я дам вам чек на ваше имя, который вы инкассируете в вашем банке.

Питер нахмурил брови.

— Почему чек на мое имя? Почему не чек на ваше имя с доверенностью, подписанный вами как обычно?

— Потому что ваш счет, Пит, я полагаю, не находится под надзором, чего я, по всей вероятности, не могу сказать о своем, потому что я не верю в соблюдение тайны банками и потому что чек, о котором идет речь, — крупный чек. Вы удовлетворены?

Влажная стена, покрытая ракушками и плесенью, выросла перед лодкой, вошедшей в низкую и темную протоку. Севилла резко развернул лодку, на этот раз влево, и проскочил в рукав, такой узкий и такой низкий, что пришлось согнуться в три погибели. Грести здесь было уже невозможно. Арлетт включила мощный электрический фонарь. Севилла, упираясь ладонями в стены расселины, с трудом преодолевая встречное течение, подвигал лодку вперед. Казалось, что лодка вот-вот застрянет, зажатая между выступами скал.

— Ну вот, наконец-то добрались! — переводя дыхание, сказал Севилла, и лодка проскользнула в грот. Это был круглый низкий просторный зал, напоминавший подземелья средневекового замка, потолок имел форму совершенно правильного купола, кое-где сквозь трещины просвечивал синеватый свет. От фарватера грот был отделен лишь одной из своих стен, и, однако, требовалось больше получаса, чтобы добраться до него по лабиринту проходов. Севилла положил на место кормовое весло, Арлетт медленно обшаривала лучами фонаря поверхность воды. Ни Фа, ни Би нигде не было видно. Мрак и тишина. Вода была спокойной, муарово-черной, и только мелкие концентрические круги продолжали разбегаться от лодки к стенам грота.

— Фа! Би! — позвал Севилла. В голосе его звучало бесйокойст-во. Эхо подхватило этот зов, разбивая его о своды, затем тишина снова сомкнулась, нарушаемая только звоном капель, падавших с кормового весла на поверхность воды.

— Не может быть, чтобы они уплыли, — сказал Севилла, — даже если они испугались. Я не могу в это поверить.

Арлетт повернулась к нему. Она продолжала светить фонарем, направляя луч на подножье стены. Севилла увидел показавшийся ему крохотным ее силуэт в двух метрах от себя, а слева — ее огромную тень, отбрасываемую на скалу.

— Ты не думаешь, что их могли убить «люди-лягушки»?

ее