Вокруг света 1968-10, страница 47

— Не торопись, Фа.

Он вынул одно весло, отдал его Арлетт и сказал:

— Прощупывай берег веслом со своей стороны, а я буду со своей.

Но Фа толкал лодку с такой точностью, как будто все ясно перед собой видел.

При выходе в открытое море сильный порыв ю>кного ветра ударил по лодке, и она запрыгала по волнам. Севилла подгребал веслом по левому борту до тех пор, пока они <не взяли курс точно на юг.

Он свистнул:

— Фа, ты можешь держать путь все время на юг?

— Конечно, могу, — ответил Фа.

— Позови Би.

— Но я здесь, — сказала Би.

Лодка пошла быстрее — очевидно, Фа и Би стали толкать ее вместе.

Б и свистнула:

— Па, почему ты не включаешь (мотор?

Севилла нагнулся, он ничего не видел. Он даже не слышал их, так бесшумно они плыли. Они, должно быть, толкали лодку с двух сторон по обоим бортам, в тех местах, где задние валики соединяются с кормовой частью. Он свистнул:

— Позже, Би. Мы еще очень близко, у них есть подводные машины, которые слышат шум моторов. Ты устала?

Би издала свист, похожий на смех, - за которым последовал такой же смех Фа. Уже давно Фа и Би не были так счастливы. Толкать по воде триста килограммов — лодку, сидевших в ней людей и мотор — не представляло для них никакого труда. Это была игра, самая чудесная из игр. Долгая неожиданная прогулка в открытом море с Ма и Па! Они понимали значение того, что делали: они помогают добрым богам бежать от злых богов. Все снова стало на свои места.

Севилла спросил:

— Сколько времени вы сможете толкать?

Дельфины обменялись свистами, и Фа сказал:

— Длинный путь и половина длинного пути.

Севилла взглянул на светящийся циферблат своих часов. Десять часов тридцать пять минут. Допустим, час. Надо учитывать склонность Фа к хвастовству. В одиннадцать часов тридцать пять он включит мотор. Начнется самое

опасное. Он пошлет Фа на две мили вперед. Б и будет плыть на две мили позади лодки, сонары обоих дельфинов смогут обнаружить внушающие опасения подозрительные движения судов и лодок. Сейчас бесшумно скользящий по морю в кромешной тьме ночи, Севилла был так же неуловим, как рыба. Его могли засечь лишь сонары на катерах военно-морского флота США, столь чувствительные, что они улавливают на расстоянии нескольких миль дыхание китов и фонтаны выбрасываемой ими воды. Но, во всяком случае, подумал Севилла, дыхание дельфинов нельзя и сравнить с этими шумами. Он опустил руку за борт, и его пальцы почувствовали сильный напор воды.

— Великолепно, — сказал он тихо. — они толкают нас со скоростью по крайней мере в десять узлов.

Арлетт ничего не ответила, и он понял, что она плачет. Он положил левую руку на ее вздрагивающее плечо. Он ждал. И внезапно он подумал: «Вчера, всего лишь вчера Голдстейн приехал на остров; кажется, что прошло так много времени, а на самом деле — так мало: день, ночь, день, и к середине второй ночи мы потеряли все: у нас нет больше «Кариби», •нет пристани, нет дома, нет острова и даже нет родины. Но, по правде сказать, это мне безразлично, сейчас не время цепляться за свою личную, маленькую конуру. Если будет атомная война, нам не удастся ничего сохранить, в том числе и самой планеты. Абсурдность всего этого приводит в отчаяние. Когда дерутся животные, они делают это, чтобы добыть пищу или защитить свои владения, но никогда, никогда они не замышляют уничтожение всего своего рода и земли, по которой они ходят».

Арлетт шепнула ему на ухо:

— Ты думаешь, что у нас есть шансы вырваться?

Он ответил успокаивающим тоном:

— Я думаю, что да.

Он сидел за рулем на надувном сиденье. Арлетт — рядом. Глаза его были устремлены на компас, левая рука сжимала весло. Он мог в любой момент одним-двумя взмахами придать лодке правильное направление, но в этом не было необходимости. Как удавалось дельфинам толкать лодку все время точно на юг, ни разу не сбиваясь с курса, несмотря на порывы ветра, боковое смещение и

косые длинные волны, которые их захватывали?

Арлетт выпрямилась:

— Я не боюсь умереть, — сказала она прерывисто, — я боюсь, что нам не удастся ничего сделать.

— Мы все сделаем, — твердо ответил Севилла.

В действительности он далеко не был в этом уверен, шансы оставались очень неясными, он не был настолько наивен, чтобы верить в неизбежность победы всякого справедливого дела, но он не мог позволить себе роскошь быть пессимистом. Перед ним был лишь одий путь — бороться и надеяться. С .ними была истина, способная не дать миру погибнуть. Фа и Би, еще раньше, чем они, из одной любви к людям, несли в изнуряющей двадцатичетырехчасовой гонке эту истину Бобу. Боб отказался от нее. И этой ночью в эту минуту в Карибском море человеку давался последний шанс. Огромность ставки в этой игре внезапно поразила Севиллу, он ни разу еще не представлял себе все с такой четкостью. И, словно она следила за ходом его мыслей, Арлетт сказала ему на ухо с дрожью в голосе:

— Если мы добьемся успеха, тогда благодаря нам земля...

Она не закончила фразу. Он повторил про себя: «Благодаря нам...» — с чувством сомнения, так, словно, будучи человеком, он оставался причастен, независимо от самого себя, к человеческому безумию и жестокости, даже когда он боролся с ними. Он слудпал, как вода с плеском ударяется о валики резиновой лодки, когда нос, поднятый волной, опускался в провал, от удара трещал разборный деревянный пол у него под ногами. Воздух был теплым, и таким же теплым было Карибское море. Оно простиралось вокруг них, теплое, с глубинами, богатыми жизнью, ведомой и неведомой, достаточно рыбное, чтобы кормить индейцев и белых, если бы последние не сочли более удобным истребить первых. Он не слышал Фа и Би, они не обнаруживали себя ничем, кроме ритмичного дыхания, когда поднимали головы на поверхность и вбирали воздух.

— Благодаря нам, — сказал он вполголоса сомневающимся тоном, — или благодаря человечности дельфинов?

Конец

Перевел с французского Н. РАЗГОВОРОВ

47