Вокруг света 1968-10, страница 48

В. СЕ НЮ КОВ, дважды лауреат Государственной премии, доктор геолого-минера-логических наук

сю свою жизнь я считаю одной экспедицией, не прерывающейся и еще не оконченной. Экспедицией за кембрием...

Она началась вскоре после революции, когда в наши северные уральские края пришли геологи. Комсомольская ячейка доверила мне стать проводником экспедиции. Я с радостью согласился и привел плот на Жирную реку, хотя путь геологов лежал мимо. Но они не стали меня ругать, когда увидели темную воду... Что же это была за река?

Отец мой работал лоцманом плотогонов. Каждый год он брал меня с собой, и мне сейчас кажется, что я и ходить-то научился сначала не по земле, а по скользким, шевелящимся бревнам... К двенадцати годам я уже мог читать воду, как сейчас читаю книги. И вот однажды попал я с отцом на реку, где не было видно камней на дне, потому что вода была невиданно черной, непрозрачной. «Это Жирная река», — сказал отец. «Почему она Жирная?»— спросил я. Отец не знал. И никто не знал, у кого бы я ни спрашивал...

Геологи, которых я привел сюда, сказали, что это нефть. Но они не знали, откуда здесь нефть, и я решил — узнаю сам. Мне было тогда четырнадцать лет, я был упрям, как таежная река, и... неграмотен. К счастью, один красноармеец подарил мне какую-то книгу, но не объяснил ничего: верно, слишком быстро ушел их отряд на бой с белогвардейцами. В нашем зырянском селе не было тогда ни одного грамотного. И я начал просто-напросто срисовывать буквы. Бумаги не было — я рисовал на березовой коре. Смолоду скрутил меня ревматизм — профессиональная болезнь лесорубов и плотогонов. Лечение было только одно: отдать себя на съедение муравьям. Боль адская. Стою в муравейнике, весь в слезах, и буквы срисовываю (муравейники выбирал, которые под березой). Так и ходил от одного муравейника к другому (сколько можно написать на березе, стоя на одном месте, — несколько букв!), пока всю рощу не исписал.

А потом... Потом ушел учиться в Удору, за двести километров от дома. Там была школа. Вскоре комсомольская ячейка послала меня в Сыктывкар. Оттуда поступил в Горную академию...

\<J3oiCjbgb ъМЯьл

Стране нужна была нефть. Как воздух. Как хлеб. Мой учитель Иван Михайлович Губкин вспоминал, как Ленин лично распределял предприятиям нефть. По пудам, по бочкам. Нужно было искать нефть. Но где? О нефти тогда знали не столько, как сегодня. Бурильных станков и оборудования было мало. Была только великая необходимость нефти. И сознание этой необходимости.

Первый мой самостоятельный поиск шел на Байкале. Там неоднократно замечали нефтяные следы. Среди геологов господствовало мнение, что нефть может образовываться только в третичных слоях. Некоторые наиболее прозорливые ученые, такие, как Иван Губкин, предполагали, что нефть может зарождаться и в кембрийских слоях — самых древних отложениях земных пород, родившихся сотни миллионов лет назад. Я вел разведку на Байкале в третичных слоях. И не нашел в этих слоях промышленной нефти. Но ведь нефть-то была! Ее следы на поверхности были явны! А не кембрийская ли это нефть просочилась сквозь километровые толщи? Но бурить на кембрий разведочную скважину глубиной в километры? И при этом без уверенности в успехе? И вот тогда было решено искать кембрийскую байкальскую нефть в... Якутии. Там, где «байкальские» кембрийские слои выходят почти на поверхность.

В 1934 году разведка идет уже в Якутии.

...От комаров и мошки не было видно неба. Распухшие от укусов, я и мой помощник шли к «жирной» реке. Такой же реке, как та, первая, откуда началась моя экспедиция. Все оборудование — палатка, одеяла, запас еды, геологический молоток, прибор для взятия образцов пород и бутылка бензина для этого прибора. И вдруг бутылка разбилась как раз там, где надо было брать пробу...

Мы знали, что за шестьсот километров отсюда была какая-то фактория. Но идти туда с пустыми руками было рискованно — ив тех местах был бензин на вес золота. Ну что ж, на вес так на вес. Через три дня намыли мы в бутылку золота. Шестьсот километров для таежника не так уж много, а если еще полпути по реке — то можно сказать, к соседям в гости собрался. Обратно шли с литром бензина в руках — так и вообще километров не замечали.

Взяли мы пробу. Указала проба признаки нефтеносности. Может быть, это был самый счастливый день моей экспедиции...

Вспоминаю — первая фраза, которую я сложил по буквам, но прочел лишь много времени спустя, была: «Смело принимай решение, дерзко и без колебаний». Я знаю: смелости, решительности, увлеченности не занимать сегодня тем, кто осваивает богатейшую нефть Сибири.