Вокруг света 1968-11, страница 79

ря, если тот убивает наших буйволов, таскает баранов или пугает людей. Такой лев — враг.

Масаи сходится со львом один на один; в одной руке у воина щит, в другой копье. На поясе висит нож в красных ножнах, какой я уже видел у юноши.

Человек сходился со зверем не век и не два. Очень часто лев побеждал. Однако по крайней мере в одном случае из трех человек убивал зверя и становился героем до конца своих дней. Его голову венчали хвостом царя зверей, и весь народ масаи оказывал ему почести.

Я был уверен, что ничего более захватывающего, чем такой поединок, представить себе нельзя. Охота в наш век во многом потеряла свой смысл, ибо из нее исчез риск — тот, что возвышает человека, носителя духа, над зверем.

— Эмпижан и овлуаза, — сказал мне Масака.

«Мужество и гордость», — перевел я про себя,

— Масака, — твердо произнес я. — Я хочу убить льва копьем.

— Что? Бвана, ты шутишь.

— Ничуть. Если воины научат меня владеть как следует копьем, я побью льва.

— Но может случиться, что ты проиграешь, — осторожно намекнул Масака.

— Риск я беру на себя.

— Несчастье падет тогда на мою деревню. Нас повезут в тюрьму, если мы дадим убить белого человека.

— Масака, ты дашь льву съесть меня, а гиены доделают остальное.

Наутро я проглотил — даже с удовольствием — полчашки крови, и мы отправились в саванну, где, скрытая слоновой травой, раскинулась маньята. Это нечто вроде поселка воинов, где они тренируются, посвящаются в мужчины, набираются мудрости. Сравнить ее можно, пожалуй, со школой гладиаторов в Риме.

Правда, по виду она мало отличалась от того поселка, где я был накануне. Разве что обитали здесь одни мужчины. Их возраст? От тринадцати до тридцати лет. Никто из воинов не расставался с копьем, острия блестели на солнце. Они с любопытством поглядывали на меня, но правила вежливости не позволяли им подойти и заговорить, не будучи представленными.

— Скажи им, Масака, зачем я приехал. Скажи им про льва.

— Что ты, бвана! Разве можно так, сразу? Надо их подготовить, объяснить. Не то они примут тебя за безумца. Да и меня тоже.

Я провел остаток дня в маньяте, наблюдая, как тренируются воины, отрабатывая удары копьем и ножом.

Следующим утром я вновь получил свою чашку крови и, скосив глаза, увидел, что воины масаи не в силах скрыть удивление. Один из них что-то спросил у Масаки. Тот ответиХ.

— Что ты сказал? — осведомился я.

— Он хотел знать, почему ты не питаешься, как все белые. Я ответил, что ты хочешь жить как масаи и даже научиться владеть копьем.

— Ты сказал ему про льва?

— Нет еще.

— Скажи. Скажи сейчас.

Масака принял особо достойную позу и произнес речь примерно на полчаса, время от времени подкрепляя ее жестами, показывая на меня, на себя и на небо — видимо призывая его в свидетели. В конце спича я уловил два слова на местном диалекте: «арем» — копье и «олнгатунги»—лев.

Воины отреагировали самым неожиданным образом: они засмеялись. Высокий человек с резко очерченным лицом и глубокими шрамами на животе бросил какую-то реплику, явно саркастическую, ибо смех усилился.

— Кто этот человек, Масака? Что он говорит?

— Его зовут Коноко. Он сказал, что тебе лучше зарядить ружье. Это единственный способ для белого убить льва. А его все слушают, потому что в этой маньяте он единственный, кто победил льва.

Я подошел к воину со шрамами и сказал, глядя ему прямо в глаза:

— Ты видишь, я одного роста с тобой, мои мускулы такие же крепкие. Я буду сражаться со львом в одиночку так же, как ты, — с одним щитом из буйвольей шкуры и копьем.

Масака перевел это, и юноши застыли в молчании. Потом выступил Коноко, и Масака перевел уже для меня:

— Ты молод и силен, бвана, но ты не масаи. Он боится, что ты не сможешь сделать того, что хочешь, но он может проверить тебя. Еще он предлагает научить тебя метать копье.

В последующие три недели мы с Коноко стали чуть ли не братьями. Во время наших разговоров Масака всегда усаживался рядом на корточки, переводя и добавляя от себя комментарии.

— Коноко говорит, что он никогда еще не встречал такого высокого белого, такого же высокого, как копье. Теперь он будет тебя звать Арем — копье.

Я старался изо всех сил заслужить это звание. Должно быть, я метал подаренное мне копье не менее двух тысяч раз, держа при этом в левой руке щит весом в добрых десять килограммов. Мишенью мне служила жердь диаметром сантиметров в десять, на конце которой Коноко привязал символический пучок травы: она должна была изображать льва.

Если я промахивался, оружие с разлета вонзалось в землю. В «зачет» шло лишь попадание в жердь. А это, поверьте, было трудно, особенно если учесть, что цель все время двигалась, подобно нападающему льву.

Лишь на двадцатый-тридцатый раз я навострился пронзать пучок травы, изображавший «ол-тан», львиное сердце. Через две недели ежедневных тренировок я уже поражал грозный символ — мишень девять раз из десяти с расстояния в два с половиной метра. С этой дистанции я бросал копье почти так же хорошо, как Коноко. Но уже с пяти метров меня упорно заносило вправо.

Смысл ясен —* чем ближе я буду ко льву, тем больше шансов у меня. Однако лишняя секунда, даже доля секунды на такой дистанции может погубить меня. Это как раз то, что чуть не случилось с моим братом по оружию Коноко: жуткие рубцы на животе и на шее красноречиво свидетельствовали об этом.

— Если лев убьет тебя, — сказал мне Масака, — мы не дадим ему сожрать тебя.

— Спасибо, Масака. Но я как следует подготовился и владею копьем, как масаи. Я думаю, что смогу справиться со львом. Я готов.

Всего нас пошло на охоту девятнадцать воинов, включая Коноко и Масаку. Число это в глазах масаи имеет особенное значение, ибо включает цифру девять, магическую для них.

76