Вокруг света 1968-12, страница 28

НАДИР САФИЕВг наш спец. корр.

ному чемпиону. Едва его сбивали с ног, он опять поднимался с пола словно пружина. «Еще никто ни разу не укладывал меня на пол», — говорил он с гордостью. Однако в конце концов Джо Грин стал инвалидом, передвигающимся нетвердыми шажками, с нелепо болтающейся головой и мокрым от слюны ртом. Теперь он продает программы, стоя у входа в Мэдисон Сквер Гарден — стадион, который когда-то был местом его триумфа.

А недавние чемпионы мира Джонни Брэттон и Джонни Сэкстен? И тот и другой в сумасшедшем доме. А Эдди Мэчн? Я с ним познакомился двадцать первого июня 1960 года, через несколько часов после победы, одержанной Флойдом Паттерсон ом во встрече с Ингмаром Юханссоном. Флойд созвал пресс-конференцию, и я на ней был. Эдди Мэчн сидел, положив подбородок на свои большие руки. После конференции я подошел к нему и спросил, хочет ли он драться за чемпионский титул. «Это цель моей жизни», — ответил он. Однако в конечном счете Эдди Мэчн оказался в одном из калифорнийских домов для умалишенных. Его туда отправили в конце декабря 1962 года.

С 1945 по 1963 год включительно 226 боксеров умерли в результате травм, полученных на ринге. Такая цифра леденит кровь. Каждый раз, когда смерть входила на боксерский помост, различные официальные комиссии давали новые обещания «разобраться в сложившейся ситуации». Все, однако, всегда кончалось ничем.

Перевел с итальянского А. ДАНИЛОВ

Те же удары, та же защита, все те же хуки и апперкоты, та же боевая стойка и те же приемы передвижения по рингу, а бокс разный: любительский и профессиональный. Конечно, между ними есть и технические различия, и о них стоит сказать особо, ибо даже эти технические характеристики говорят о коммерческой и бесчеловечной сути профессионального бокса. К примеру, боксеры-любители в целях смягчения ударов и предохранения кисти от повреждений надевают перчатки весом в восемь унций (в Советском Союзе — десять унций, а для тяжеловесов — двенадцать унций). В профессиональном боксе применяются шести-, а иногда и четырехунцевые перчатки. Как результат, удар становится жестче, а травмы тяжелее. Не случайно почти все бои профессионалов сопровождаются кровотечением, рассечением бровей. Правда, все эти «пустяки» не останавливают боя, а количество раундов (пятнадцать) от этого не уменьшается, если... Если один из боксеров не оказывается в нокауте.

Нокаут вообще весьма частый финал во встречах профессионалов, еще бы, ведь это так эффектно, зрелищно! Нокаут, сокрушающий челюсть, — это рев на трибунах, это безумное ликование одних и недовольство, отчаяние других. Но не стоит обольщаться победой своего кумира: еще неизвестно, действительно ли он был сильнее своего соперника и не «лег» ли тот сам на пол. Очень часто боксеры-профессионалы выходят на ринг не для того, чтобы вести спор «Кто сильнее?», а для того, чтобы выполнить полученное от ме-наджера задание. Если дано задание проиграть (выиграть) по очкам, то нужно проиграть (выиграть) по очкам. Если оговаривается поражение (победа) нокаутом, то проиграть (выиграть) необходимо только нокаутом.

Официально подлоги запрещены в профессиональном боксе, но на деле его заправилы зачастую сами решают исход встреч. Здесь все зависит от ставок на лидера, от размеров куша, который могут сорвать организаторы. Ставки зрителей — от пяти до нескольких сот тысяч долларов — заранее определяют результат ожидаемой встречи.

Шумят, волнуются трибуны. Но вот сквозь толчею, сквозь крики болельщиков, сквозь хлопки по спине, сквозь улюлюканье, под облако сигаретного дыма в светлый квадрат ринга поднимаются боксеры. Скоро гонг, скоро сойдутся современные гладиаторы, чтобы в жестоком, кровавом поединке увеличить чей-то банковский счет.

ГЕОРГИЙ ЗЫБАЛОВ, ответственный секретарь Федерации бокса СССР

Вели вы ненадолго собираетесь лететь в незнакомый город, ни в коем случае не берите с собой вещи. Нужно, чтобы ваши руки не были заняты, по крайней мере одна из них. Тогда уже на аэродроме обзаведетесь знакомыми. Наверняка найдутся такие, кому необходимо взять три-четыре чемодана, и они непременно отыщут вас глазами. И, выйдя на улицу нового города, вы уже не будете одиноки, у вас будут друзья...

Так думал я, таща чемодан моего нового знакомого. Его портфель и чемоданы были похожи на бочонки, до того их распирало изнутри. Чемодан, который нес я, показался мне особенно тяжелым.

В самолете мой знакомый записывал что-то в блокнот, высчитывал и вдруг словно спохватился:

— Извините, я не поблагодарил вас... — Желая исправить эту непоправимую, по его мнению, ошибку, он обрушил на меня каскад скороговорки. Я лишь постепенно понимал, что он хочет, в свою очередь, быть мне полезным: — Вы в командировку? И я тоже... А по какому делу? Ах, это не всегда уместный вопрос. Но я, знаете ли, работал в Братске и всех знаю... А вы, позвольте, я вас провожу? Ах да, мы еще летим.

Ничего особого в моей командировке не было, и я сказал, что мне нужно найти инженера Максима Федоровича Бокова.

— Это замечательно, — обрадовался он. — Я сейчас все о нем расскажу... Он знает, как я люблю и цветы, и как я их всех тоже люблю, и он носит очки, и коричневый берет... — Он неожиданно умолк, смутился, сознавая, что его трудно понять, и вдруг, увидев стюардессу, которая появилась в салоне, как его спасение, быстро встал и окликнул: — Где мой портфель? — а вернувшись с портфелем, пояснил: — Я боялся, что их помнут, и попросил поставить мой портфель в сторонке. — С этими словами он открыл портфель и извлек из него небольшой пробковый ящик, такие стоят на балконах у многих хозяек. В ящике была насыпана земля и из нее торчало несколько стебельков. И вновь, совершенно неожиданно, но сообразно со всем предыдущим своим поведением, он смутился и протянул мне руку: — Меня зовут Павел... Вы впервые в Братск? — Я кивнул, а он удивился: — Непостижимо. В Братск надо ездить непременно. Чтобы понять наше время, надо побывать в этом городе. Представляете, тайга, а в середине большой город в цветах. И дома в цветах и улицы. И люди работают, а вокруг цветы... Да, — снова смутился он. — Но именно так и будет. Очень скоро... А это рассада, — сказал он, кивнув на ящик. — Я обещал... Но эти цветы даже в сравнение не идут с тем, что растет в тайге. Прилетим, и я покажу вам «азиатскую купальницу». Она как раз теперь и цветет. Сибиряки называют ее «жарки». Это прекрасные цветы оранжевого цвета... Простите, я все о цветах... А на улицах города вместо хлебного кваса из бочек продают брусничный морс, и стоит он две копейки стакан. Правда же, это замечательно?

Этот человек начинал мне нравиться. В его серых глазах была такая искренность и вместе с тем такая неуверенность в том, что его правильно поймут, что я счел своим долгом помочь ему, точнее, себе — так как невольно теряешься перед такими людьми — и, заметив у стюардессы в нагрудном карманчике букетик подснежников, я спросил Павла:

26