Вокруг света 1968-12, страница 31
времени он сидел, покуривая трубку, дома или беседовал на солнышке с другими почтенными стариками. Слово его было в семье законом не только для детей, но и для взрослых сыновей. Раньше, говорится в нашей легенде, не так было. В былые времена в Хаккияри — горах Ассирии люди жили долго. Они прилежно — от зари до зари — работали, и их никогда не покидала бодрость духа. Но наступала старость, и они теряли силы, хотя умирать и не спешили. Может, поэтому был у горцев один жестокий обычай: старший из сыновей должен был избавить свой род от того, кто становился немощным. Сын брал отца на плечи, подымался с ним на самую высокую скалу, а там старик сам бросался в глубокую темную пропасть, где покоились останки предков, В горной деревушке жил со своими сыновьями, внуками и правнуками древний старик по имени Хцанышу. Зимой он целыми днями грелся возле очага, а летом сидел на солнце. Вот уже несколько лет, как он не делал никакой работы по дому. А так как жизнь была очень тяжелой и в доме нельзя было держать лишнего едока, то вскоре сави Хнанышу предстояло расстаться со своим родным очагом. Старший сын Овдышу все старался отсрочить этот день, но жена его Шарби днем и ночью не давала мужу покоя и все твердила, что ей надоело ухаживать за стариком, кормить его, умывать и убирать за ним... Волей-неволей пришлось Овдышу подчиниться требованиям жены. Как только солнце стало пригревать землю и ласкать вершины гор, природа стряхнула с себя шубу зимы и нарядилась в одежду невесты-весны. Позеленели луга, распустились почки на деревьях, в садах ч лесах запели соловьи. И у людей на душе стало весело и привольно, и только одно омрачало их радость. В начале мая все только и толковали, что о дедушке Хнанышу, жалея, что на днях придется расстаться с ним. В тот день сави Хнанышу проснулся рано и попросил вынести его на солнце. Он долго и неподвижно сидел и все глядел вдаль, никого и ничего не замечая, только губы его незаметно шевелились: сави читал молитву, Очгень скоро вокруг него со бралась вся деревня. Первой подошла к нему младшая невестка. Она умыла ему лицо и руки, причесала его, покормила и напоила. Затем к нему подошел старый Шаммаша Курякус. Кряхтя и кудахтая, как старая курица, он прочел на древнеас-сирийском языке молитву и, благословив старика, отошел в сторону. После молитвы стали подходить для прощания сначала родственники, а потом и остальные жители деревни. Они целовали его седую голову и щекой касались его щеки. Потом к нему приблизился старший сын Овдышу, ловко поднял отца к себе на плечи и понес в последний путь. В этот момент поднялся такой плач, что казалось, будто над деревней нависла смертельная опасность. Овдышу шел медленно, не торопясь, в направлении *чамчама» — пропасти. Ему нужно было подняться на гору по узкой тропинке, пройти через небольшой дубовый лес и прийти к камню, у которого положено было передохнуть и сказать последний раз «прощай». На расстоянии ста с лишним локтей от камня высилась черная скала — цель пути. Наверх нужно было взбираться по лестнице, высеченной в скале смерти. На самой верхушке находилась площадка примерно в три локтя ширины и пять локтей длины. Сын должен был принести туда отца, поставить его на ноги и тотчас же уйти. Старик становился лицом к востоку, крестился, делал два шага вперед и летел в бездонную пропасть. Когда Овдышу присел отдохнуть и посадил рядом с собой отца, он вдруг заметил, что старик всхлипывает. Сын очень удивился. «Как это так, — подумал он, — отец, который был лучшим охотником на диких кабанов, пантер и медведейt отец, который прожил больше, чем кто-либо, отец, которому жизнь должна была надоесть, — вдруг плачет». И Овдышу спросил: — Отец, неужто ты испугался смерти? Отец приподнял голову, обнял сына и дрожащим голосом сказал: — Нет, сынок, не оттого я плачу, что мне себя жалко-, а оттого, что мне жалко тебя. Сын удивился еще больше и сказал: — Отец, я совершенно здоров и один на один готов встретить медведя, почему же ты меня жалеешь? — Мне жалко тебя потому, что когда-нибудь придет день, когда ты тоже состаришься и никому не будешь нужен. JCozda твой сын возьмет тебя на плечи и понесет по этой тропе, и бросит тебя вниз в пропасть. Вот почему я плачу, дорогой сынок. Овдышу смущенно молчал. Отец его вытер рукавом слезы и сказал: — Ну, а теперь пора в путь. Тут Овдышу молча поднял отца на плечи и пустился назад в деревню. Так мудрый Хнанышу показал народу, как несправедлив и жесток древний обычай. И хорошо, что старики теперь живут с нами. Если бы не они — кто рассказал бы о прошлом?.. ...Сверху, с самолета, например, деревни ассирийцев можно и не заметить — в таких недоступных местах гор Северного Курдистана они прячутся, а их дома из серого камня сливаются по цвету со скалами. Войти в деревню или выйти из нее можно только по одной-единст-венной тропке, да и эта тропка так извивается, что любого пришельца заметят раньше, чем он почувствует запах человеческого жилья. За тропкой обычно следят пастухи — они пасут овец высоко в горах, но им как на ладони видно и селение и все подходы к нему. Короче говоря, в такой деревне можно в случае опасности спрятаться, выдержать осаду, отбить нападение. Недаром ассирийцы называют свои деревни «кынныд нышр» — «орлиные гнезда». IlHV 1 -— |
