Вокруг света 1968-12, страница 74

в Бело, так кажется?.. Он запомнил только то, что его мутило и что было страшно, но теперь, хотя у него засосало под ложечкой, он не испытывал ничего похожего. Он даже почувствовал себя почти удивленным, он просто никогда этого не брал в расчет. Когда война кончилась, он служил на флоте в Никарагуа, потом жил в Боливии, во времена сухого закона возил спиртное в Новый Орлеан и как-то совсем забыл, что стоял на пороге смерти... Он продолжал не без любопытства размышлять о том, как же это будет выглядеть.

Ему захотелось поговорить. В ту ночь он был с женщиной. Сначала, когда он сидел в ее комнате на покрытом пятнами одеяле и щурил глаза от света лампочки, голо торчавшей у потолка, он почти все время молчал.

Они выкурили по сигарете. Не то чтобы девица была уж очень красивой, но в ней было что-то такое, что заставило его мысли вернуться на три года назад или унестись на три года вперед и подумать о том, что бы он делал, если бы ему вдруг ни с того ни с сего дали тысячу долларов.

Наконец она сказала: «Смешной ты парень». Тоже вот было странно, что она ни разу не назвала его «милый». «Ты так мало говоришь».

Он выдохнул дым. «Кое-что я тебе скажу». Он помолчал. Она кивнула, чтобы он продолжал. Он как-то странно себя чувствовал. «У меня было много девиц, но ни одна из них за все время не была моей любовницей. Всякий раз я платил им».

Она опять кивнула, кивнула понимающе. «Я как-то об этом задумывался. Не такой уж я, конечно, симпатяга, но, ничего не скажешь, все при мне. Наконец я решил, что это, наверное, потому, что я поздно начал. Кажется, в Новом Орлеане было. В первый раз. Мне тогда двадцать два исполнилось».

Она откинулась на подушку. «Может оно так и есть, конечно, — сказала она, — не знаю, дорогой, только, как мне кажется, некоторые парни точно для того и родились, чтобы ходить по публичным домам».

Ему наскучило болтать. «Да, так вот», — ответил он и вскоре ушел.

Некоторое время он снова занимался пулеметом, и это отвлекло его от беспокойных мыслей, как всегда с ним бывало, когда он стрелял, но все же что-то неприятное прочно засело у него в голове, и, едва наступила пауза, в его сознании сразу всплыла мысль о том, что скоро ему конец. Конечно, ясное дело, вечно жить нельзя, но в то же время он никак не мог отвязаться от проклятой мысли о смерти, потому что он не представлял, на что это похоже. Он знал, что больше не будет думать, — это очевидно, но ведь после этого и делать-то ничего не делаешь. Просто — конец. Он со злостью стрелял и пригибал голову, когда раздавалась ответная очередь. Значит... больше ничего. Разбираться в этом для него было все равно, что вести борьбу на ковре, только теперь все напряжение ложилось на его мозги.

Внезапно ему захотелось узнать, на черта ему все это нужно. Ему просто хотелось во всем этом разобраться. В армейских лагерях его называли Крипи Джо и говорили, что он знает все ответы

на все вопросы, потому что никогда ни о чем не спрашивает. Но сейчас он хотел задать кое-какие вопросы, потому что он собирался купить нечто такое, что стоит очень дорого. Он никогда не спрашивал, за что воюет; война была его ремеслом, и, если дела идут хорошо, зачем спрашивать, но сейчас ему очень хотелось это знать. В газетах писали — за свободу, и он допускал, что они, может быть, правы, потому что об этом они кое-что знали, точно так же как он знает про публичные дома. Но про свободу?.. Стоит ли она того, чтобы получить в брюхо свинец... он не знал... но теперь, будьте уверены, он это хочет знать. Он хочет это выразить в словах. Он не боялся умереть, но он хотел, чтобы это было написано, хотя бы некоторые доводы. Ему захотелось, чтобы на надгробной плите «пятнадцать на пять» после его имени было бы написано что-то еще. Раньше он никогда об этом не думал, но теперь он видел перед собой эту заслуженную плиту, всю исписанную, как меню, которые ему приходилось держать в руках, чтобы там было кое-что еще после его имени и фамилии «ТОМАС РАЙС, ИНДЕЕЦ».

Он почувствовал на своем плече руку. Это был капитан.

— Отдохни.

Райе отполз в сторону и привалился спиной к стене. Минут пятнадцать он просто сидел и думал. Ему было отлично известно, что не надо думать, когда мысли не ведут ни к чему хорошему, но на этот раз он не мог не думать. Потом он пополз к пулемету. Капитан уже долго не стрелял.

— Светает, капитан, — сказал он. Он усмехнулся при мысли о том, что говорит ради одной болтовни. Капитан обернулся.

— Они установили еще один пулемет. Сидят спокойно — вот я и не стреляю.

Он кивнул капитану, чувствуя, что ему как никогда хочется поговорить.

— Я думаю, — продолжал капитан, — они подождут, пока не станет совсем светло. Ждать им осталось минут двадцать, и тогда они возьмут дом без риска.

Он увидел, как капитан похлопал себя по нагрудному карману.

— Скоро можно будет и выкурить по сигарете, — сказал капитан. Индеец снова ощутил тревогу.

— Конечно, у нас есть небольшой шанс, — сказал он. — Может, мы их отобьем, может, подоспеет патруль, подкрепление какое...

— Да, всегда есть какой-то шанс, — ответил капитан.

Они помолчали. Райе не мог понять, почему так хочется говорить.

— Как вы думаете, они возьмут остров? — спросил он.

— Я никогда не рассчитывал на то, что нам удастся сохранить его. Они больше нашего готовились к войне.

Он кивнул головой. На этот вопрос он и сам мог ответить... но...

— А войну, как думаете, выиграем? — пробормотал он вдруг.

Капитан надолго задумался, и Райе даже пожалел о своем вопросе.

— Я так считаю, — наконец сказал капитан. — Сейчас нас бьют, но война-то идет всего лишь че

72