Вокруг света 1969-01, страница 71

рик — Иногда глиняные стены саркофага не выдерживают давления тяжелой крышки. Или же в этой могиле успели поработать римляне.

— Римляне? Это что, еще те, древние?

— Да, синьор, они самые. Знали бы вы, сколько мы находим пустых могил... Они проделывали в крышках дыру и железным крюком вытягивали оттуда содержимое. Как-то мы нашли в одной могиле такой крюк, зацепленный за ручку вазы: похоже, этим несчастным пришлось спешно уносить ноги...

— Значит, мне придется покупать могилу вслепую?

— Да, синьор. Как откопаем, так все и увидим

— И нет никакого выбора?

— Пожалуйста, могилу можете выбрать сами.

К двум часам мы сторговались на восьмидесяти тысячах лир. В девять вечера мне надлежало быть у этого дома.

В пятом часу, когда я сидел в номере придорожного мотеля, над зеленой равниной, засеянной табаком, поднялся ветер; небо стало свинцовым; неожиданно хлынул тяжелый дождь. Как же будут копать под дождем?

В девять, когда моя машина, наконец, вышла на шоссе, небо над головой было звездным, и лишь над морем оно было черное, со всплесками молний.

Ближе к дому я выключаю фары и приглушаю мотор. К машине подходит один из моих утренних знакомых. Другой копается чуть впереди, укладывая инструменты в багажник «фольксвагена».

Минут через пять я уже еду по проселочной

дороге за «фольксвагеном». Останавливаемся во дворе крестьянского дома; где-то рядом в темноте рвется с цепи пес. Из дома выходит человек, и я слышу, как он разговаривает с моими знакомыми. Все ясно: этот третий будет прикрывать нас. От его дома, расположенного на хо\ме, отлично просматривается дорога. Да, но как же с другим шоссе, проходящим от холма километрах в трех? Я присматриваюсь и вижу, как то и дело на шоссе появляется скользящий свет фар, потом свет пропадает и вновь появляется — должно быть, шоссе отгорожено от нас лесом или холмами. Так что оттуда нас не видно.

Снова трясемся по разбитой, спускающейся с холма дороге. Теперь, правда, мы все едем в одном «фольксвагене». Наконец останавливаемся. Те двое выходят из машины и прислушиваются. Все тихо и спокойно. В окне дома, у которого я оставил машину, горит свет — это сигнал. В случае опасности свет погаснет, и у нас будет минут пять, чтобы унести ноги.

Без пяти одиннадцать...

— Вот наш знак, — говорит один, поднимая с земли белый круглый камень. Они тут же берутся за заступы и принимаются копать. Видно, что дело свое они знают: в четверть двенадцатого яма уже не меньше полуметра. Все это сильно смахивает на обман.

— Вы думаете, синьор, мы хотим вас надуть? — спрашивает меня тот, что вылез из ямы первым. — Это только сейчас легко копать. Тут земля сверху вспаханная. А потом сами увидите... — Он грустно улыбается.

К полуночи глубина ямы не больше восьмидесяти сантиметров:. по

шла глина. Двое копателей меняются все чаще, а вылезши на поверхность и закутавшись в одеяло, надолго прикладываются к термосу с кофе и ромом.

В час с моря доносится глухой раскат грома, и высокая молния прорезает небо. Свет в окне дома гаснет.

— Стой! — кричит тот, что в карауле.

Напарник, встревоженный криком, высунул из ямы голову.

— Э-э, чепуха! Смотри лучше, разве не видишь, что огонь везде погас? Обыкновенное замыкание! — и снова начал остервенело долбить землю.

Свет и в самом деле зажегся, сотни огней мерцают тут и там по широкой долине.

К двум ночи яма углубилась до двух метров. Теперь я помогаю каждому отработавшему свою смену вылезти из ямы. Руки у них от пота скользкие и выскакивают из моих ладоней.

В полтретьего из глубины, освещенной дрожащим мерцанием свечи, доносится короткий и радостный вскрик: кирка ударилась о здоровый грушевидный камень — один из «клиньев», с помощью которых древние закрепляли крышку на саркофаге. Еще через минуту острие кирки высекает искру из мраморной плиты. «Гробокопатели» стали меняться еще чаще. Они что-то оживленно обсуждают на своем диалекте, в котором я не понимаю ни слова. Тот, что в это время дежурил, объяснил: крышка оказалась слишком толстой, да и мрамор попался какой-то необыкновенно твердый.

Три часа. «Эх, только бы попалась вена...» — шепчет тот, что рядом со мной. «Веной» они называют самое слабое место в крышке саркофага. Обычно это трещина, через которую в саркофаг за многие века плотно набилась земля. Тот, кто караулит, зло смотрит на меня: готов поклясться, что он хочет спросить — уверен ли я теперь? Да, теперь уверен. Не похоже, чтоб они водили меня за нос: слишком уж много остервенелого труда приходится им вкладывать в этот «обман».

В три тридцать они нашли «вену». В четыре самые крупные куски крышки были наверху. В четыре пятнадцать — могила открыта.

I