Вокруг света 1969-02, страница 49

тяжко удерживать свою железную ношу, и мне вспомнилось, как скрипит старая липа в ненастье, под порывами ветра: будто скованные ветви-узницы горько жалуются.

Я отбросил книгу, поднялся на цыпочки и оперся ладонями о ствол, чтоб разглядеть ветви поближе. Густая листва окутывала их, скрывая тайну. Зато ствол, дуплистый, корявый, весь в рубцах и шрамах, будто звал на помощь и в то же время подставлял, как ступени, крепкие, надежные выступы и шероховатости: взбирайся туда, откуда отходят ветовм, и смотри! Я вскарабкался без труда, просунул голову меж густых листьев, вцепился в шершавую изрытую кору и, наконец, прочно уселся в развилке двух самых толстых ветвей.

Мне открылся незнакомый, скорбный мир. Сперва все во мне тоскливо сжалось, когда я увидел, как ржавые цепи, давя всей тяжестью, врезались в толщу ветвей; но испуг и жалость прошли, едва я разглядел вблизи могучие мускулы старой липы; похоже, что они взяли верх над своими оковами: почти всюду дерево вздулось буграми, узловатые неподвижные валы сомкнулись над цепями — и те, по-прежнему поддерживая ветви, в свой черед оказались у них в плену.

Я до того обрадовался, что захлопал в ладоши и чуть не свалился наземь. Потом запрокинул голову и поглядел, что делается еще выше. Спору нет, старая липа одолела, она сильнее. К чему ей чья-то опора? Пять главных ветвей вздымались вверх свободно и уверенно, развесив вокруг ветки поменьше, словно бы просто так, для забавы. А наверху все сливалось в огромный зеленый свод.

От восторга у меня голова пошла кругом; зеленый балдахин завертелся надо мною, пять мощных ветвей кружили на оси ствола, точно спицы громадного колеса. Птичье пенье зазвучало в ушах громко и ясно как никогда, и вдруг мне вспомнились слова брата: в самом деле, я словно в праздник на ярмарке, а липа обратилась в живую карусель!

Неловко повернувшись, я чуть не упал, вцепился в одну из ветвей и невольно поглядел вниз. И увидел сестру: сверху она была как большой светлый мяч, а посередине мячик поменьше — голова. Двойным четырехугольником белела раскрытая книга, и я спохватился: а как же состязание! От злости и растерянности я еще минуту помешкал здесь, в развилке меж ветвями. Да как же это вышло, зачем я сюда залез? И сколько времени тут проторчал?

Я неслышно соскользнул вниз по стволу и спрятался за липой, по другую сторону от сестры, чтобы она не увидела меня, если поднимет голову. Но напрасно я остерегался: она вся ушла в книгу. Кажется, одна только рука, которая перевертывала

страницы, еще жила в том же мире, что и я. Без сомнения, за все время она ни разу не подняла глаз. Если б я упал с дерева и разбился или даже уволок куда-нибудь эту липу, оглушительно гремя цепями, сестра все равно не оторвалась бы от чтения.

Я тоже поспешно взялся за книгу и сел на прежнее место, откуда меня позвала липа. Все ясно, я проиграл, об этом говорят два неопровержимых доказательства: солнце уже клонится к закату, а еще не прочитанный белый прямоугольник в правой руке у сестры стал совсем тоненький. Поздно, я упустил время, не наверстать. Однако прикидываюсь, будто поглощен чтением, а сам искоса тревожно слежу за сестрой — она так быстро, лихорадочно листает страницы! Чем ближе конец, тем быстрей вздрагивают ее ресницы; и вдруг — вот оно, то, чего я так боялся,— сестра уронила книгу в траву, откинула голову и на минуту зажмурилась. Потом обернулась с таким видом, словно ищет меня и не видит, хоть я тут, прямо перед ней, и глаза у нее уже раскрыты. Я захлопнул книгу.

— Кончила,— сказала сестра, все еще переполненная прочитанным.

— И я кончил! — закричал я так громко, что даже сам вздрогнул.

Сестра поглядела на меня с удивлением и отвела со лба непослушную прядь волос.

— Неправда,— сказала она спокойно.

Может, она все-таки заметила, как я исчезал? Но я упрямо цеплялся за свою ложь, как перед тем за ветку.

— Я еще раньше тебя кончил!

— Ну, хорошо, расскажи, про что там написано.

Я весь покраснел и стал рассказывать начало

моей книжки, до того места, как забрел в темное ущелье; потом набрался храбрости, какой прежде за собой и не подозревал, и начал сам выдумывать, что было дальше. Я уже не помнил себя и точно под гору катился,⁴ только что старая липа поддерживала меня своими могучими руками, но теперь мне чудилось — она вот-вот встряхнется и в наказанье обрушит на меня свои цепи.

Сестра послушала, послушала — и хлопнула в ладоши:

— Неправда! Ты все сочинил, ты прочел только самое начало! Я знаю твою книгу, я ее раньше читала, сейчас я тебе расскажу, что было дальше.

Я разревелся от злости и стыда,- схватил книгу и что было сил швырнул ее прочь.

Но каково было мое отчаяние, когда сестра, думая меня утешить, сказала, что отказывается от моей порции сладкого!

Перевела с французского НОРА ГАЛЬ

\ В БЛИЖАЙШИХ НОМЕРАХ \

> ВПЕРВЫЕ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ ПЕЧАТАЮТСЯ: \

> КЕНИЙСКАЯ ПИСАТЕЛЬНИЦА ГРЕЙС А. ОГОТ <

> (НОВЕЛЛА «И ПОШЕЛ ДОЖДЬ...»). I

\ ИТАЛЬЯНСКИЙ ПИСАТЕЛЬ И РЕЖИССЕР МАРИОСОЛДАТИ \

? (РАССКАЗ «ЗНАМЕНИТАЯ АКТРИСА»). 5

> ШВЕЙЦАРСКИЙ ПРОЗАИК ГАНС БЁШ \ \ (ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ «БЕЗУПРЕЧНОСТЬ»), <