Вокруг света 1969-02, страница 79
КЛИПЕР «СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ» ▼ со стр. 39 — Я покупаю твою баржу. Об условиях договорись с капитаном Шваненбергом. Ему на ней плавать, он пусть и торгует; пусть превращает ее в яхту, в шхуну. Взамен «Северного сияния» он получит «Утреннюю зарю»... Н умелин сделал последнюю запись в дневнике. «Я похоронил своих товарищей и остался совершенно один. Сам слабею с каждым часом: цинга приковала меня к постели. Доедаю последние сухари. И мне скоро конец: помощи ждать неоткуда и не от кого. Вести дневник больше не в состоянии, пальцы коченеют, голова кружится, не могу собраться с мыслями. После равноденствия погода несколько смягчилась, пригревает солнышко. «Северное сияние» завалено снегом до верхушек мачт. Под тяжестью снега клипер осел, в трюме появилась течь...» В распахнутой "двери землянки переливалась завеса солнечного света, сквозь нее голубовато и сочно поблескивали снега. Звучно шлепались капли о графит, и мокрые глыбы лоснились, словно паюсная икра. Превозмогая боль в суставах, Нумелин выполз на весенний свет. Зажмурился и замер, ощущая на ресницах солнечное тепло, и внезапный покой овладел каждой клеточкой его тела. Перестали болеть цинготные язвы, ныть расшатавшиеся зубы, исчезла металлическая ржавчина во рту. Сизые тени береговых скал, хруст оседающего снега, синий свет, бьющий со всех сторон, — все имело свой запах и окраску, но было невесомо, было нереально. Нереальное стало действительностью, и все казалось воображением больного мозга. — Неужели сегодня третье мая? — прошептал Нумелин. — Неужели нет больше полярной ночи, морозов, метелей, и скоро тронется Енисей, и опять прилетят гуси? Кайры станут кричать над островами, начнется рунный ход сельди, а меня уже не будет. Не будет меня... Мысль о собственном -исчезновении не опечалила его. Он уже привык думать о подкрадывающейся смерти, и небытие не страши ло его. Только тихое сожаление о чем-то далеком и недоступном еще жило в его душе. Как ни напрягал он память, но почему-то не мог представить самых близких людей. Ему хотелось вызвать лицо матери — появилась только туманная женская фигура. Зато совершенно отчетливо Нумелин услышал голос матери, произнесший те самые слова, что говорила она перед смертью: — Когда хоронить меня будешь, шапку-то, сынок, не снимай. Простудиться можно... Он вздрогнул, и слезы выступили на глазах. Вытер их грязными морщинистыми пальцами, поднял голову к высокому, неподвижному небу: ему невмоготу, казалось, смотреть в слепящую белизну Енисейского залива. Но небо было совершенно пустынным и отвлеченным и быстро утомило его. — Как славно, что мне больше нечего делать! — прошептал он.— Не нужно измерять температуру воздуха и воды, определять силу ветра, скорость течения. И нет нужды вести дневник — кому понадобятся мои записи? Кто прочитает их? — Он опустил голову. Стал приподниматься, чтобы уползти в свою вонючую берлогу со снежной чистоты. Чистота снега давно не удивляла его. Его больше заинтересовали маленькие черные точки. А точки шевелились, мельтешили, приближались, становились грязными пятнами. Нумелин рассматривал их, все еще не понимая, что это такое. Все же какая-то смутная догадка, неясная надежда всколыхнулись в его душе. Вдруг он услышал отдаленный лай. Нумелин пошатнулся и, теряя сознание, упал лицом в снег... Внезапное появление Мейваль-да с тремя рыбаками и запасом провианта спасло Нумелина; дружеский уход и свежая пища быстро поставили его на ноги. К началу июня Нумелин уже мог ходить. Пора было возвращаться в Енисейск, но, как это часто случается за Полярным кругом, на людей обрушилось новое бедствие. На Енисее начался ледоход. Даже Нумелин, давно привыкший к Северу, был ошеломлен этим ледоходом. День и ночь в хрустком воздухе стояли грохот, рев, стеклянные звоны льда и воды, С этими звуками смешивались крики кайр, трубные возгласы лебедей, журавлиное курлыканье, гогот гусей. Миллионные стаи птиц летели на острова Карского моря, мощный их перелет чем-то походил на ледоход великой реки. А Енисей ломал береговые скалы, распахивал мерзлоту, выворачивал льды, нес со своих верховий деревья, сено, остатки человеческого жилья, мертвый скот. Иногда на льдинах, которые несла вода, плыли волки, росомахи, зайцы, олени. В проливах между Брехов-скими островами образовывались ледяные заторы. Вода поднималась, затапливая берега. Нумели-ну, Мейвальду и рыбакам пришлось спасаться на крыше землянки. Под студеным дождем, под мокрым снегом провели они на крыше восемь дней и ночей. Привязавшись друг к другу веревками, шестами отталкивались от наползающих льдин. Казалось, Енисей будет бушевать до скончания века. Лишь на девятые сутки Енисей вошел в берега, вода схлынула, освободив острова. Нумелин и Мейвальд думали построить лодку из материалов, имевшихся на клипере, но «Северное сияние» снесло паводком и разбило о скалы. Моряки решили пешком направиться в Енисейск. На июльском рассвете Мейвальд увидел в заливе корабль. С криком он ворвался в землянку. — Это может быть только капитан Шваненберг... ,,После трехнедельного плавания от устьев Енисея шхуна «Утренняя заря» прибыла в Санкт-Петербург...» — сообщалось в отчете Географического общества. В этой строчке содержится сюжет еще одной повести. В ней можно было бы рассказать о том, как новое судно Сидорова, груженное курейским графитом, взяло курс от Бреховских островов в Карское море... Как у Маточкина Шара его чуть не раздавили льды... Как сильный шторм отнес его к берегам Новой Земли... Какие лишения перенесли моряки, какое бесстрашие проявили они, впервые прошедшие из Сибири в Европу Северным морским путем! Сугоново на Тарусе 77 |
