Вокруг света 1969-04, страница 44

— Ну, а как насчет Линкольн-парка?

Дело в том, что еще утром мэр Чикаго объявил, что к одиннадцати вечера в парке не должно оставаться ни одного человека. Высокий эдикт наплевал на создавшееся реальное положение вещей: из различных мест Соединенных Штатов Америки в город только что прибыло около двух тысяч молодых людей, в том числе хиппи. Все отели были переполнены делегатами, и молодежи абсолютно негде было устроиться, кроме как в Линке.

— Мы надеемся, что мэр пересмотрит свое решение, — сохраняя прежнюю рассудительность, сказал Дилинджер, — быть может, он поймет, что лучший выход из такой ситуации устроить их хоть как-то... не делать вида, будто этих двух тысяч не существует.

ЖАН ЖЕНЭ: В субботу, часов около десяти вечера, молодежь разожгла кострище в Линкольн-парке. Рядом, едва различимая во тьме, собралась приличных размеров толпа, чтобы послушать негритянский оркестр — флейты и барабаны бонго. Индеец со свернутым зеленым флагом объясняет, что с этим флагом они пойдут завтра в аэропорт встречать сенатора Маккарти. Если флаг развернуть, то увидишь на нем нарисованное лицо семнадцатилетнего юноши — одни говорят, что он индеец, другие — что негр, убитый два дня назад чикагской полицией.

Быстрыми, еще незлыми волнами набегают полицейские, гасят костер и разгоняют демонстрантов. О демонстрантах я скажу лишь одно: демонстранты — люди все молодые, какой-то неземной мягкости. По крайней мере сегодня вечером они таковы.

Группа молодежи, поначалу рассеянная полицией, снова собралась и поет какой-то нехитрый двусложный напев — погребальное песнопение в память погибшего юноши. Вряд ли дано мне сказать о красоте этого плача, о гневе его, о том, как они его поют.

А за парком, теперь почти совсем темным, видны тяжко нагруженные сверкающим хромом американские автомобили, а за ними гигантские бил-динги города, и свет горит во всех их этажах, почему — я и сам не знаю.

Итак, эти четыре демократических дня открывает ночь поминовения молодого индейца — а может быть, негра, — убитого чикагской полицией.

Т. САТЕРН: Нам надо было найти поэта Аллена Гинзберга. Выяснилось, что Аллен остановился в отеле «Линкольн», как раз напротив того самого парка. И вот мы мчимся через весь город в самую гущу событий — до комендантского часа остается десять минут. Десять минут до одиннадцати вечера.

Мы поняли, что время уже действительно подходило к одиннадцати, когда приехали на место: голубые, как дети, полицейские уже стояли в три ряда... Дубинки и газ наготове, противогазы, дымовые гранаты, противобунтарские ружья — внушительное зрелище, доложу я вам. Они выстроились у тротуара, окаймляющего парк, совершенно темный парк, если не считать двух-трех костров, мерцавших в глубине. В центре полицейского построения стоял громадный бронированный автомобиль с несколькими крупными прожекторами на крыше. Перед этими пока еще не зажженными прожекторами стояло трое: двое по бокам держали

противобунтарские ружья; из таких ружей стреляют гранатами со слезоточивым газом; тот же, что был в центре, раз за разом говорил в гигантский мегафон:

— Это последнее предупреждение! Очистить парк! Разойтись! Даем вам пять минут. Даем вам пять минут.

Мы вошли в парк. По мере того как глаза наши привыкали к темноте и боязливому свету костров, мы стали различать там, где раньше была лишь черная пустота, фигуры и лица. Трудно сказать, сколько там было народу, но люди были повсюду — вероятно, больше двух тысяч. Примерно половина их двигалась к выходу, чтобы выбраться из парка, другие же просто бродили в полутьме, не зная, что делать.

Аллена Гинзберга мы нашли сидящим в центре группы человек в пятьдесят и делающим свое дело. В данном случае дело это было «Омом» ¹. Под его руководством группа распевала слово «ом» на все лады — с разной интонацией, высотой и громкостью. Нам уже рассказали, что в одиннадцать часов прошел слух, будто полиция входит в парк, и тогда поднялась паника, началось всеобщее и беспорядочное бегство. Гинзбергу, однако, удалось восстановить спокойствие, собрав вокруг себя этих людей и заняв их своим «Омом». Теперь они были сама безмятежность, а мегафон за нами все гудел:

— Последнее предупреждение. Полиция войдет в парк через пять минут. Все оставшиеся в парке будут арестованы.

Было уже около полуночи, наш коллега Бер-роус посмотрел на свои часы и с той безошибочной проницательностью, на которую способен он один, пробормотал: «Они идут». В то же мгновение вспыхнули прожекторы на бронированном фургоне, и он стал двигаться на нас. С каждой стороны его сопровождало по сотне полицейских.

— Полагаю, нам пора изменить тактику, — предложил я, поднимаясь на ноги. — Какого черта, ведь мы здесь в качестве наблюдателей, а не участников. Страшно подумать, что вся наша репортаж-бригада будет разделана под орех, так и не побывав в деле.

К этому времени полиция впервые слилась с толпой — с теми, кто действительно пытался выбраться из парка, но был оттеснен назад. Теперь повсюду вокруг нас люди бежали. А издали на фоне стены света черным силуэтом надвигалась фаланга размахивающих дубинками людей в касках.

Итак, мы решили, что нам следует уйти из парка, и теперь шли твердым шагом — поразительно, как передается паника. Выходя на улицу, я оглянулся и увидел, что полицейские подошли к тому месту, откуда мы вовремя ретировались, там еще оставалось человек десять или больше. Они не стали их арестовывать — по крайней мере тут же; они принялись колотить их дубинками и прикладами. Они их дубасили, пока те не вставали и не бросались бежать или не начинали ползти в сторону — конечно, те, кто был в состоянии ползти. А уж оставшихся в их лапах полицейские швыряли взад и вперед — от одного фараона к другому (вот так же швыряют на занятиях гимнастикой

¹ «О м» — магическое слово-заклинание, с помощью которого человек, по учению йогов, достигает «внутренней концентрации» и полной отрешенности от внешней среды. (Прим. пер.).

42