Вокруг света 1969-04, страница 46

Когда в полночь отряд двинулся стрелковой цепью, прикрываясь слезоточивым газом, ведя на поводках немецких овчарок, полисмены держались так же беззлобно, как, скажем, солдаты на вечеринке «Покурим вместе». Они не спеша передвигали ноги, жевали резинку, отпускали дежурные шуточки: «Веди меня в бой, мой храбрый сержант». Гнева в них было не больше, чем в «разгневанном океане», постукивающем о стенку набережной. Осквернение флага, оскорбление его родной сестры, надругание над монахиней — вот чем можно разгневать истинного американца. А потасовка в Линкольн-парке — это, брат, служба, за это и деньги платят. Ради бога, не думайте, что человеку необходимо рассвирепеть, чтобы применить слезоточивый газ или садануть кого-то дубинкой. В час ночи, когда все было кончено и последний обливающийся слезами нарушитель убежал искать спасения на улицах Старого города, отряд невозмутимо обменивался репликами: «Что вы сказали? Спасибо, сержант! Спички есть?» — и извлекал из своих голубых карманов пачки сигарет разных марок.

У полиции не было оснований тревожиться. Она полагала, что осуществляет волю чикагского населения. Полиции достаточно было послушать шумливых выразителей настроения стопроцентных американцев, окруживших молодых людей в Линкольн-парке подобно тому, как белые кровяные шарики окружают микроб. Мужчины в нижних рубашках, женщины в аромате дешевых духов, солдаты со значками ветеранов Вьетнама:

«Ваших братьев и сестер убивают там, а вы здесь на них наговариваете!»

«Если американец погибает за что бы то ни было — все равно за что, — вы обязаны его поддержать!».

«Кто вам дал право размахивать коммунистическим флагом в Соединенных Штатах Америки?!»

«Я горжусь своей страной, слышите! Это величайшая страна в мире!»

«Вон из нашей страны!»

Ж. ЖЕНЭ: День ляжек. Это поистине бесподобные ляжки — в голубом сукне, толстые и мускулистые. Придется, должно быть, туго. Этот полисмен еще и боксер и борец. У него длинные ноги. Это все, что я могу разглядеть, — и должен признаться, я заворожен этим зрелищем. Внизу они спускаются в ботинки. Я не вижу, но легко догадываюсь, что ляжки эти вверху переходят в могучий торс, совершенствуемый с каждой тренировкой в спортзале для фараонов. Дальше идут руки, которым ничего не стоит скрутить негра или вора.

Да, Америка располагает великолепными, божественными полисменами-атлетами, которых часто фотографируют или изображают голыми в порнографических книгах... Но вот ляжки слегка разошлись, чуть-чуть, и в образовавшейся щели я вижу — о, да это вся панорама съезда демократов: знамена, усыпанные звездами, платья, усыпанные звездами, и усыпанная звездами нагота, звездные песни, звездные поля и кандидаты в звездах. Словом, весь пышный спектакль со всеми цветными оттенками — вы их сами видели на экранах своих телевизоров.

Что телевидение не может передать, так это запахи. Поэтому вы не получили полного представления о духе конгресса. Дух этот — или душок? — очевидно, имеет непосредственную связь с духом

закона и порядка. Дело в том, что совсем близко к зданию съезда находятся бойни. И я все спрашиваю себя, откуда такой мерзкий запах и что разлагается — делегаты или вся Америка?

Через несколько часов вместе с Алленом Гинз-бергом мы идем в Линкольн-парк, чтобы принять участие в демонстрации хиппи и студентов: в своем решении не спать эту ночь они смиренны, но тверды. И в этом смирении своя поэзия, которой они отвечают на весь этот тошнотворный фарс со съездом.

Неожиданно налетает полиция. На масках застыли наводящие ужас гримасы. Все бегут. Я хорошо знаю, эти звери имеют в своем арсенале другие методы и куда более страшные маски для охоты за черными в гетто. Они успешно занимаются ею вот уже 150 лет. Теперь, закрывшись страшными рылами, спасающими от ими же испускаемого газа, они обрушиваются на белокурых и смиренных ребят. Для смиренных хиппи нет ничего более здорового, более морального, более правильного, чем принять эти удары.

Завтра предстоит еще одна ночевка-демонстра-ция в Линкольн-парке, ибо этому закону, этому беззаконию должно противиться.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Т. САТЕРН: Сразу же после завтрака, преисполненные чувства долга, мы влезли в машину и помчались к зданию съезда. Точно так же выглядят подступы к какому-нибудь военному объекту — колючая проволока, посты проверки документов и все остальные атрибуты.

Несмотря на все наши мандаты, пройти на конгресс оказалось не так-то просто. Полицейские у входа смерили нас взглядом и отвернулись, так и не удостоив нас своим вниманием.

— У нас все документы в порядке! — крикнул Джон Берендт лейтенанту и протянул пропуска через наши головы.

— Ну да?! — сказал лейтенант, даже не взглянув на них.

У входа раздалось одобрительное ржание полицейских. Подошел другой лейтенант и пожелал узнать, в чем дело. Первый лейтенант просто кивнул в нашу сторону — все было ясно без слов.

— Ладно, пошли, — смилостивился второй. — Я отведу вас в службу безопасности.

Шефы безопасности были определенно из ФБР и ЦРУ — от фараонов их отличала лишь чуть меньшая степень тупоумия. Они хоть как-то пытались скрыть свою неприязнь. После тщательной проверки. нам, однако, разрешили идти своей дорогой в зал. Не стоило особенно добиваться этой чести. Ничего интересного там не было, если не считать визгливых выкриков с мест. Было до ужаса ясно, что все- уже предрешено и что изменить результат нет никакой возможности. Сам воздух был пропитан этим настроением. Оно было зримо, осязаемо, как в самом бездарном состязании цирковых борцов, не умеющих разыграть даже видимость борьбы. Веселье спектакля, на котором взрослые люди, как дети на дне рождения, скакали и прыгали в разноцветных шляпах и лентах, вскакивали на стулья, визжали и махали руками, не скрашивало мерзости всего происходящего.

По дороге в гостиницу все были подавлены.

— Интересно, что на уме у политиков, — заметил кто-то.

Ответа не последовало.

44