Вокруг света 1969-04, страница 47

Ж. ЖЕНЭ: День козырька. Мы просто купаемся в небесной голубизне. День Второй играет голубым на касках чикагской полиции. Между мной же и миром встал черный кожаный козырек полисмена, козырек, в бликах которого отражается весь мир. И будьте уверены, в этом ежедневно начищаемом мире царит образцовый порядок. Козырек этот крепится к голубому околышу, сшитому из первоклассного небесно-голубого сукна. Чикаго пытается внушить нам, что вся его полиция, как и этот стоящий передо мной полисмен, сошла с небес. Но кто он, голубой небожитель? Я заглядываю ему в глаза и вижу там лишь голубизну его фуражки. О чем говорит его взгляд? Ни о чем. Полиции нет и полиция есть. Мне не пройти. Козырек знает свое дело. В этом сверкающем козырьке можно себя найти и себя потерять. Мне нужно увидеть продолжение псевдодемократического конгресса, но на моем пути стоит полисмен с черным козырьком и с голубыми глазами.

Ну, а что же конгресс? Он предельно демократичен, он все болтает и болтает; все идет своим чередом, и вы видели это на экранах своих телевизоров; вам это показывали, чтобы скрыть игру, одновременно простую и сложную, игру, которую вы предпочитаете не замечать.

В этот вечер, около десяти часов, часть Америки отделилась от своей американской родины и повисла между небом и землей. Молодые собрались в громадном зале, блистающем наготой своих стен не меньше, чем зал конгресса своей мишурой. Все здесь сама радость. Среди всеобщего энтузиазма несколько молодых людей жгут свои призывные карточки, они высоко держат их над головой, чтобы все видели: солдатами они не будут, но вполне могут стать на пяток лет заключенными. Меня просят подняться на трибуну и сказать несколько слов. Эта молодежь прекрасна. У Гинзберга пропал голос — он слишком долго и слишком громко пел накануне в Линкольн-парке.

Настоящий порядок — здесь, я узнаю его. Это свобода каждому обрести самого себя.

Т. САТЕРН: Было решено, что сегодня молодежь удержит Линкольн-парк. Мы попали туда часов в одиннадцать и сразу почувствовали совершенно иную, чем вчера, атмосферу, дух решимости. В помощь полиции начали подходить национальные гвардейцы. Они выстроились на противоположной стороне магистрали, образующей северную границу парка, плечом к плечу — стена длиной в пять кварталов. Противогазовые их маски были довольно внушительны. Примерно в половине первого через дорогу перешел один офицер и в мегафон начал делать «последние предупреждения». Через несколько минут в толпу медленно вошла машина, в которой сидело четверо фараонов с карабинами. Кто-то, возможно переодетый полисмен, пробил кирпичом ветровое стекло. Кстати, одним из самых коварных приемов в ходе всей этой полицейской операции было использование «провокаторов столкновений». Это были полисмены, одетые под хиппи, в задачу которых входило подстрекать толпу на насильственные действия, которые оправдали бы вмешательство полиции, или, если это не удастся, самим совершать подобные действия. Интересно, что эти искусно переодетые шпики сразу бросались в глаза, не узнать их было невозможно. И дело было не в их внешности, они отлично вписывались в толпу, и даже не в том, что они подстрекали на насилие,

а исключительно в вопиющей, до неприличия безвкусной безмозглости, отличавшей каждый их выкрик и каждый их жест.

Как бы то ни было, когда тот кирпич ударился о ветровое стекло, я решил, что нам пора уносить ноги, и мы начали неохотно отступать. Позади нас толпа уже окружила машину и раскачивала ее, пытаясь перевернуть. Тут полицейские пошли в атаку. Они стремительно налетели на толпу, осыпая ударами всех попадавшихся им на пути, они бросали гранаты со слезоточивым газом через головы бегущих, предоставляя им выбор — идти сквозь газ или ждать ударов. Большинство решилось на газ. Люди выходили на южную сторону парка, не видя перед собой ничего, с залитыми слезами лицами. Никому, казалось, не удалось его избежать — они не жалели гранат, и ветер им благоприятствовал. Мы выбрались на улицу, прилегающую к отелю Аллена, и думали, что спасены, — ведь они хотели, чтобы мы ушли из парка, и мы это выполнили. Неожиданно впереди мы услышали крики, топот людей, мчавшихся нам навстречу. «Они уже близко!» — кричала девушка, охваченная неописуемым ужасом. За ней бежал паренек лет шестнадцати, пол-лица его было залито кровью. Позади бегущих показались колотившие их полицейские. Мы пустились бежать вместе со всеми, но почти тут же встретились с людьми, мчавшимися в противоположном направлении. «Не бегите туда, там вам не поздоровится», — сказал один из, них. Мы оказались в западне, всех охватила паника, потом кому-то пришла счастливая мысль спрятаться в одном из подъездов. И вот мы набились в тесный подъезд, а мимо несся вал полисменов, сметая все на своем пути. Пришлось согнуться в три погибели, чтобы нас не увидели через стекло двери, потому что встречная волна полицейских заливала парадные и лестничные клетки, выгоняя оттуда людей. Из соседнего подъезда уже раздавались крики.

Мы ждали своей очереди. Долго ждать не пришлось. Четверо здоровенных полисменов ввалились в подъезд. На их лицах была ярость, какой я раньше никогда не видел. Женэ потом даже пытался убедить всех нас, что это были вовсе не полицейские, а актеры, переигрывающие свои роли.

— Эй вы, коммунистические ублюдки! — зарычал один из них. — Выкатывайтесь отсюда! Ну, живо! — Он замахнулся дубинкой на ближайшую жертву. Ею оказался Женэ, но тот в своей непосредственности просто посмотрел на него и, пожав плечами, наполовину поднял руки — эдакий галльский жест, выражающий беспомощность. И удара не последовало. Бить нас не стали, а просто вытолкали на улицу и стали обсуждать, вести нас в участок или нет, но события в конце улицы отвлекли их внимание, им стало не до нас. Им ведь нужны были не мы, им были нужны эти дети.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Ж. ЖЕНЭ. День брюха. Чикаго холит брюхо своих полицейских. Брюхо у них такое, что невольно вспоминаешь, какие бойни в этом городе, похожем на триста Гамбургов, поставленных один на другой, в городе, поглощающем ежедневно три миллиона шницелей по-гамбургски. Идеальное полицейское брюхо особенно хорошо смотрится в профиль. Мне преграждает путь брюхо средних разме

45