Вокруг света 1969-11, страница 37
— Мы могли бы заскочить туда ненадолго и взглянуть на Ключи. Не такой уж большой крюк, к вечеру вернемся... Никто не выказал энтузиазма, а Китти просто испугалась. — Я не был там почти двадцать лет, — мечтательно сказал Крис. — Интересно, сильно все изменилось?.. Горы изливали горячий, жесткий, черный ветер. Тень от машины неслась вдоль асфальта большой парящей птицей. Китти поежилась, а Лен буркнул: — Неизвестно даже, кто там сейчас живет... И вновь уперся угрюмым взглядом в дорогу. Он-то давным-давно отрекся от всех надежд. Он был старшим сыном, но земля ушла от него — та самая, у подножья Юлумских гор, где отец когда-то привязал его к стойлу и выпорол кнутом. И жена ушла от него — это было в бараках, где жил он сам и другие резчики тростника, пятнадцать лет назад. А на прошлое рождество в пивной его избил сотоварищ-резчик, которого в былые годы он уложил бы одним ударом. У него были дети, рассеянные по всей стране, но ни один из них не носил его имени. — А я не прочь взглянуть на старые места, — высказался Гарри, пытаясь прикрыть напускной развязностью собственные горести и болезни. А вдруг и в самом деле он повстречает там, у Ключей, призрак в белых штанах, самого себя: в росистых, напоенных стрекотом цикад сумерках возвращается он домой с крикета или легко перепрыгивает через изгородь, чтобы поцеловать Мейзи под сенью горы... А теперь он хром, как старая лошадь, — колено разбито, и в ногу вделан стальной штырь. Фальшивые челюсти пригнаны плохо, сыновья его ненавидят, а Мейзи устроилась стряпухой в какую-то забегаловку на побережье и отказывается вернуться домой. Ребята молчали и насмешливо пялились на пробегающий мимо ландшафт. Их заманили в поездку сказками о Квинсленде, где бананы растут прямо вдоль дорог и рвать их можно, не выходя из машины. Теперь-то их не обманешь, они теперь ничему не поверят, пока не увидят своими глазами. — Почему бы заодно не загля нуть и сюда? — сказал Крис весело и свернул с дороги в лес. Он один пребывал в отличном расположении духа, и остальным оставалось лишь ненавидеть его за это. Плоское, большое его лицо и глаза так и светились кошачьей живучестью. Казалось, из самой этой жары он тянет соки и расцветает, когда обыкновенные смертные тают, плавятся в поту и усталости. Он-то, он-то сам что здесь забыл, к чему возвращался? К призраку юности — пригнулся к шее лошади, скачет сквозь кустарник... лучший наездник во всей округе... или нет, исполнен романтических ожиданий, отмеривает милю за ммлей, чтоб на границе чужого участка помиловаться с фермерской дочкой?.. Едва они съехали с главной дороги, ветер утих, и кустарник сомкнулся вокруг раскаленной броней. Только шины шуршали в пыли да ветки царапали бока и крышу машины, словно пытались вломиться внутрь. Ширма тонких деревьев слилась в бесконечную, размытую, как теплый дождь, полосу. Тоскливая, замкнутая в себе сторона с затерянными, будто проклятыми, мелкими хозяйствами... — Теперь не проедешь ни через Инглхартов, ни через Смитов, — сказал Лен. — Это еще почему? — спросил Крис. — Ну, все тут переменилось. Нечего было сворачивать. Все одно придется обратно. Никто уже не пользуется этой дорогой... — Тут всего-то мили две, — заметил Крис. — Попробуем, а?.. И поехал — добродушный, агрессивный, упрямый, как боров, — он не изменился с тех пор, как мальчишкой скакал напролом сквозь кустарник... Добрались до Ядовитого ручья, и оказалось, что мост обвалился. Крис вылез из машины и осмотрел его. Все мужчины друг за другом осмотрели мост, осмотрели угрюмо и безнадежно. — Ну что ж, Ленни, ты был прав, — сказал Крис весело. — Придется вернуться и ехать другой дорогой... Китти скрипнула зубами, но промолчала. Она ненавидела эти места, ненавидела жару, и дорогу, и свояка с деверем. Они казались ей какими-то недочеловеками — щелкающие зубы да кости, облаченные в самоубийственные воспоминания. Но больше всего она злилась на Криса — ведь это он втянул всех в это безнадежное путешествие через эти ненавистные места. Она когда-то видела фотографию у Криса в альбоме — высокий, нерезко снятый дом на сваях под нависающей над ним горой, и жесткая голубая трава качается перед самым объективом... И еще один снимок: Ленни, Крис и Мейзи — все трое загорелые, исцарапанные, настоящие дети австралийского буша с пушистыми кузу1 на руках; и мать — высокая, в черном и бесформенном деревенском платье, с волосами, туго зачесанными назад от впалых висков... И все как живые, ясные и понятные, в излюбленном своем убежище — в тени гигантского алоэ... И вот действительность: жара, скрюченные деревца по сторонам, глухая вражда на заднем сиденье, ребята ссорятся и плаксиво требуют пить, а Крис блаженно ведет себе машину дальше, лицо его сияет не то от пота, не то от радости, и он недоумевает, что же это на них на всех нашло. «Не надо дальше, — подумала Китти. — Разве ты не знаешь, что там, за следующим подъемом, за следующим поворотом? Обратно, ну, пожалуйста, поезжай обратно...» Но машина уже ползла со скоростью десять миль в час по следу чьих-то шин, проложенному сквозь кустарник. — Можно остановиться у мельницы Бичера, — сказал Крис, и вдруг она возникла перед ними, как мираж: на маленькой полянке, из края в край заросшей сочной травой, и крылья мельницы* застыли, неподвижные на фоне свинцового неба. Они расположились вокруг мельницы и прополаскивали рты противной, сладкой, теплой водой. Ребята продолжали ныть — еще бы, воды напиться и то нельзя... — Раньше тут, в излучине речки, была богатая ферма, — рассказывал Крис, — и последнего медведя, которого я видел в буше, спугнули здесь, у мельницы Бичера... Но от фермы не осталось и следа, речка пересохла, а медведи исчезли 2. 1 К у з у — австралийский опоссум, представитель крупных сумчатых грызунов. — Прим. пер. 2 Медведями в Австралии называют сумчатых медведей коала, а иногда широколобых вомбатов. — Прим. пер. 3* 35 |
