Вокруг света 1969-11, страница 38
Они неохотно поднялись и тронулись дальше — им просто ничего другого не оставалось. Даже энтузиазм Криса начал помаленьку улетучиваться. И все новое в пейзаже он воспринимал теперь как личное оскорбление. — А погляди-ка, Лен, ни одного заметного дерева, — говорил он. Или: — Местность-то совсем не та стала. Или: — А куда ж подевался весь сухостой со склонов, а, Лен? Вот уж никогда не подумал бы, что все может так измениться за какие-то несколько лет... Это звучало как заупокойная служба. Он оживился, только когда они проезжали через крохотную ферму, и сказал со вздохом облегчения: — А вот хозяйство Норма Миллера... Наконец они добрались до Ключей и с трудом открыли ворота; и все притихли, даже ребята перестали ссориться. Дорога совершенно изменилась, заявил Крис, и все загоны расчищены, так что и не узнаешь почти ничего. Раньше эти загоны были сплошь в акациях, багульнике и больших эвкалиптах. Дорога свернула к дому, теперь и Крис приумолк, только глаза выглядывали угрюмо из-под защитного козырька на переднем стекле. Они вкатили во двор, лысый, без травинки, и перед ними предстал дом, покореженный, на рахитичных подпорках, и вокруг подпорок завалы железного лома. Тут же под домом работает на ременном приводе стиральная машина; ремень расхлябан и колотится о шкив. Двор забит обломками старых плугов и тележек, досками от курятников, рулонами металлических сеток, а между кучами хлама в пыли тянутся цепочки куриных следов... Они сидели в машине и молча взирали на все это. — Иисусе, — сказал, наконец, Крис. Похоже было, что здесь уже настал конец света. Только горы не изменились и смотрели, темные и зловещие, через долину. Крис показал на купы деревьев манго, липко-зеленые в этой жаре. — Манго еще остались, — сказал он глухо. — Ну что, зайдем? — Ну нет, — ответил Лен, глубоко несчастный. Гарри оцепенел. При всем желании невозможно было представить себе удалого игрока в крикет, целующегося около ограды. Вспоминались лишь нудные, изнурительные дни среди коров и свиней, вспоминалось, как он сломал себе кисть о голову Лена, — а над, плоской равниной танцевали светлячки, и Кр'ис, совсем еще мальчишка, делал вид, что моет ноги в тазу с холодной водой на ступеньках крыльца, а сам пялил на них глаза. Будто снова услышал он голоса старика, отца Мейзи, требующего ружье, и ее мамаши, твердящей, что толку из него, из Гарри, все равно никогда не будет... Из-под дома вышла женщина в темном платье и неприязненно оглядела их. — Пойди скажи ей что-нибудь, — предложила Китти нервно. Крис вылез из машины. — Фамилия наша Дэй, — сказал он. — Раньше эта ферма наша была. Что же вы тут наделали?.. Женщина вытерла большие руки о подол. — Здесь два года никто не жил, — она словно оправдывалась. — Мы тут только вот и поселились... Они пристально глядели друг на друга через двор — Крис держался за калиткой. — И как у вас идут дела? — спросил он. — Ничего. Здесь не пикник. — Теперь она, казалось, обвиняла его. Куры ерошили грязные белые перья в пыли у ног Криса. Тишина скатывалась с перевалов и замирала подле него. — Ну что ж, — сказал он, — нам, пожалуй, пора. Нам еще несколько миль проехать. Счастливо вам... Женщина кивнула. Крис вскарабкался за руль и поспешно развернул машину во дворе, едва не напоровшись на рулон ржавой колючей проволоки. Женщина угрюмо смотрела им вслед, пока они не выехали с фермы; и только клубилась пыль над дорогой... — Вот оно, гостеприимство буша, — усмехнулся Крис. Китти возмутилась: — Ну, если все квинслендские такие!.. Не припомню, чтоб к нам на ферму когда-нибудь заглянул проезжий -и ему не предложили хотя бы чашку чая... — Сумасшествие буша, — сказал Крис. — Эти горы полны им... Он вышел, чтоб открыть ворота на границе фермы, и какое-то время стоял, опершись на изгородь и глядя через равнину на Юлум-ский хребет; он видел коренастого светловолосого мальчишку с глазами желтыми, как у дикой австралийской кошки, видел, как скачет он по ущелью на неоседланной лошади туда, где над головой смыкаются папоротниковые деревья, и ты один, а сердце стучит, стучит... Он прищурился от яркого света, а сам так и видел: мальчишка оперся босой ступней о плоский камень, уздечка в руке, и глядит на равнину — голубые деревья по границам выгонов, коровы пасутся под эвкалиптами, помахивая хвостами, а мать стоит во дворе с бидонами для сливок, всматривается из-под руки и зовет, зовет... И тот же мальчишка, уже постарше, согнувшись как кули, бродит взад-вперед — от колоды к колодцу, от колодца к колоде, а в ушах отдается, свистит, как собственное его дыхание, голос отца: «Если, Крисси, ты нынче будешь как следует ходить за скотиной, к концу сезона получишь половину выручки за сливки»; и еще: «Расчисти-ка дальний выгон от зарослей, и я отдам тебе сто шестьдесят акров... Да все равно это когда-нибудь будет твоим, сынок. Эта сволочь Ленни и акра не получит...» |
