Вокруг света 1970-09, страница 10

Пудожанин героем оглядается, хоть и неловкость!

Это ведь был сам Юллинг¹ и товарищ с им. На улице встретимся:

— Здравствуйте, Эдуард Александрович!

— Здравствуйте, Михаил Кузьмич!

Начало главному делу

•ш.Уж вовсе весна зиму одолела: снеги сошли, земля раскрыта, дышит... Ан северик налетел, и дует, и дует холодом, уж снова промерзла земля и наледью покрылась, как стеклом, — гололед, а по-заонежски сказать: «бабья ухальница». Женщинам паденье от скользкой почвы.

Вот тут, в Кижах, вороны се-верики учнут прогонять. Осмелели, ростепелью согрелись, а холода подступили — их в отчаянность привели. Начали вороны встречу ветру кидаться. Летит така отважна, клювом воздух хватает, глазом крутит! Да не совладать сразу-то! Сомнет ее ветер, перья-пух встопорщит, заголит, бедную, на мерзлую землю бросит... Катится птица, хрипит, лапой черной, когтистой хватается.

Пока одна по земле ходит, стыд избывает, склевывает чего, другие уж в воздух кидаются грудешкой против сильного ветру. Так без останову и взлетают, го

¹ Эдвард Отто Вильгельм Александрович Гюллинг в 20—30-х годах был руководящим советским работником в Карелии.

нят зимни холода, с постылой зимой воюют. Надоела, седатая!

Ты и сам с зимы до лета по нескольку месяцев в Кижах тепла ждал, видел, чай, вороньи баталии, им сердечно сочувствуя.

...Только, слава богу, не видал ты того холоду-северика, какой был ранее в рассужденье малого местного начальства про Кижи. На тот холод летел я, как те стары вороны, грудью принимал удары и обиды. Почет-то потом пришел, его я и не чаял и не ожидал. Государство наше стало после войны заводы восстанавливать, да людям крышу над головой дать надо было... А из самой Москвы уж летело строгое и предупредительное слово: «Кижи не трогать и не ломать! В грядущи близки времена Кижи будут наша гордость!» ,

А некоторы местны заносятся: «На дрова ба эти церкви, да продать некуда, некому: трухля-вина векова. Пусть-ко стоит, пока не свалится!»

Три года после войны прошло, строительство по всей стране идет, специалисты нарасхват, а в Кижи послали архитектора, да еще из лучших — Гнедовского: проводи, мол, ремонт и реставрацию Кижам, Кондопожской церкви и Кемскому собору — главным памятникам.

Материалу, людей недохваток. Достали все же тесу в тот же год, в 1948-й, стали крыть крышу трапезной Покровской церкви в Кижах....

За дело вплотную возьмешься — тут и увидишь величину и цену работе. Через год, в 1949 году, уж образовали в Петрозаводске целую научно-реставрационную мастерскую при республиканском управлении по делам архитектуры. Вот тут-то и я начал работать по обновлению Кижей.

Потасовка в небесах

...Ведь я уже и тогда не молодой был! — под шестьдесят, молодость ли?! А бежал в аэропорт с чемоданишкой радостно: в Кижи лечу! Хоть и боязно было — впервой на самолете-то! Ну, да солдату, кой на двух мировых войнах бывал, бояться ли мирного безопасного перелету? В последнюю-то войну (пусть бы последняя она осталась на веки вечны!) я хоть уж не у орудия стоял, как в первую мировую и герман-ску, а тоже при военном деле —

оборонительные работы работал, руководил командой плотников... хоть плотники мои были горемычны — бабенки-солдатки... Ну, да не о том сейчас речь!

Только я к летчикам вошел и приветливому их участию обрадовался, вбегает к диспетчеру тот начальник, которому желательно было Кижский собор на дрова раскатать:

— Как так, плотника этого собираетесь самолетом доставить, а районного руководителя не везете? Без меня дело стало, без меня в один день разрушенье может пройзойти и дезорганизация!

Пилоты-диспетчер а ему в ответ:

— Плотнику этому заранее заказан билет, да и то везем мы его на маленьком служебном самолете: он да пилот, больше места нету, и кабина открыта. Вы ж на то место не претендуете по причине морозу? В небе-то еще похолоднее будет...

Тут ероплан загудел, зафыркал, летчик мне рукой машет, — я дальнейшими речами не интересуюсь, потому как самолет мелкой дрожью дрожит, боюсь, как бы не сорвался, без меня не улетел! Я чемодан на крыло, да сам с крыла на сиденье! Сел да сижу.

Летчик обернулся — молодой парень!

— Уши-то спусти, папаша, у шапки! Да завяжи!

Спустил, завязал; как летчик в шлеме, оглядываюсь победно и пристально.

— Смотри не замерзни!

— Ладно, ладно, — отвечаю. «Молод, — думаю, — поучать! Может, и я бы в летчиках ходил, кабы тому учился, а я в плотниках и столярах проходил ученье!»

А самолет уже приплясывает, с колеса на колесо поскакивает, чисто козел, вприпрыжку. Да вдруг, как в молодости на качели, все во мне опустилось. Душа, прости господи, в пятках квартирует. Очнулся я: мы уже над Онегой. Мотор-от ревет: «Ага-а!»

Летчик смеется:

— Впервой, дед, летим?!

Вот тут, я правду скажу, серьезно испугался... Неужели и летчик впервой? И еропланишко-то старенький, винтики в нем дребезжат, рулишко какой-то несамостоятельный, будто от велосипеда, ну от силы мотоциклетный!

Ну, летим покуда. Забавно даже мне стало: людишки, домишки внизу — меньше игрушечных.

В заонежских проливах и заливах уж лед набился, а на боль