Вокруг света 1971-09, страница 36

выглядеть среди них абсолютно естественно. В Цирн-дорфе имелось достаточно опытных психологов и просто наблюдательных людей. Ведь тяжелая обстановка в лагере создавалась умышленно, чтобы попавший туда человек был готов на что угодно, лишь бы избавиться, вырваться из нее. Позднее об этом откровенно сказал допрашивавший меня сотрудник западногерманской разведки. На отличном польском языке с легким львовским акцентом он, улыбаясь, заявил: «Если столкнуть человека на дно, довести до потери чувства собственного достоинства, можно рассчитывать, что он пойдет на все, поскольку терять ему больше нечего. Сытный ужин будет представляться неплохой оплатой за доносы, а каких-нибудь пять долларов покажутся достаточной суммой, за которую стоит продать все, что он знает и что интересует других».

«Выдаивание» беженцев западными разведками начиналось в Цирндорфе с первых же дней. Каждый вновь прибывший вместе с местом в лагерном бараке получает так называемый «обходной лист» с номерами комнат и инициалами лиц, к которым он должен явиться. Первый и самый важный визит к сотруднику БНД — Федеральной разведывательной службы. Мы его называли «господином Б», ибо он всегда проставлял на обходном листке печать с буквой Б, подтверждая, что новоприбывший прошел ознакомительную беседу. Если человек производил на него хорошее впечатление, то получал шанс на дальнейшее пребывание.

Беседы-допросы велись на польском языке, которым «господин Б» владел безукоризненно. В лагере, правда, говорили, что он немец из бывших «фолькс-дойчей». В Цирндорфе в его руках была судьба всех беженцев-поляков. Чаще всего эти «беседы» затягивались на недели, а то и месяцы. Бегая по разным комнатам и добывая печати от других лагерных официальных лиц, нужно было ежедневно являться к «господину Б», который занимался тщательным «просвечиванием» каждого кандидата и давал заключение относительно предоставления политического убежища. Только после этого дело формально рассматривалось так называемым «судом».

Наши продолжительные беседы с «господином Б» напоминали разговоры Раскольникова с Порфирием Петровичем у Достоевского. В них было все: и вполне конкретные вопросы, и философские рассуждения. Обычно они начинались с моей биографии, которую приходилось снова и снова рассказывать полностью или по частям. Мой «собеседник» расспрашивал обо всех знакомых и родных, их служебном положении и взглядах, о товарищах по учебе, о том, не было ли у меня каких-либо контактов со службой госбезопасности, и даже о моих детских воспоминаниях. Он стрелял этими вопросами как из пулемета, упорно возвращался к отдельным деталям, чтобы тут же вдруг перескочить на совершенно другие.

Первый экзамен оказался сравнительно легким. Что-что, а уж свою подлинную биографию я знал. Родился в состоятельной семье. Шляхетское происхождение, которым я привык гордиться, в гимназии, затем в университете стало источником несправедливых обид и унижений. Это-то в конце концов и заставило меня, «обиженного коммунистами дворянина», искать убежище на Западе. Конечно же, все это было досконально отработано еще дома, в Польше, в период подготовки. Да и изощренные приемы допросов, практикуемые в западных разведках, были хорошо знакомы мне. Поэтому сейчас нужно было только постоянно сохранять бдительность, чтобы ненароком не вызвать у «господина Б» подозрений относительно

кое-каких подробностей моей «карьеры» после окончания университета. Например, о том, что я добровольно пошел на службу в органы разведки.

В тот день, когда я был передан американской разведке, чьи представители размещались в другом здании, первый «фильтр» остался позади. Теперь мною занялись сотрудник ЦРУ майор Райтлер и второй офицер, молодой парень с мягкими манерами, прекрасно говоривший по-польски, по-украински и по-русски. Затем допросы были перенесены в резиденцию ЦРУ в Нюрнберге — большое угрюмое здание на окраине города, куда меня ежедневно доставляли на машине.

На монотонно безотрадном фоне лагерного быта эти поездки в Нюрнберг к тому же воспринимались как определенное разнообразие. Однако главным было то, что я сделал еще один шаг по опасной лестнице, которую нужно было пройти, чтобы завоевать доверие и обеспечить выполнение полученного задания.

В Центре заранее было отработано несколько «государственных тайн», которыми могла бы заинтересоваться разведка. И вот теперь я постепенно «выкапывал» их из глубин памяти и «продавал» представителям БНД и ЦРУ. Конечно, они не были столь уж важными секретами, но, во-первых, свидетельствовали о моих «добрых намерениях», а во-вторых, помогали мне выглядеть «ценным материалом» в глазах разведчиков. Так, например, я охотно распространялся в Нюрнберге о воинской подготовке, которую прошел после окончания университета. После этого американский офицер стал экзаменовать меня с помощью толстого альбома-справочника, в котором содержались описания воинской формы и знаков различия, данные о вооружении и дислокации некоторых частей польской армии. Он расспрашивал, видел ли я танки, бронетранспортеры или самоходные пушки того или иного типа в определенных пунктах, кто командир воинской части, в которой я служил, женат ли он, чем занимается после службы — словом, о целой массе мельчайших подробностей. Я лишний раз убедился тогда, как из подчас, казалось бы, совершенно несущественных мелочей можно создать мозаику, дающую определенную общую картину. Затем остается уточнять ее, внося недостающие детали, пока она нз станет более или менее полной. Новых важных дополнений американцы от меня, естественно, не получили, но я правдиво подтвердил те факты, которые уже были им известны. Что ж, в любой игре, тем более разведывательной, приходится жертвовать пешками, чтобы выиграть всю партию.

Так тянулись мои дни в лагере Цирндорф в об щей сложности около четырех месяцев. Я не форсировал развитие событий, но старался и не терять времени, исподволь подготавливая наиболее существенные для меня контакты, и прежде всего те, что открывали в перспективе путь в «Свободную Европу».

Так называемым «корреспондентом», а точнее — агентом ЦРУ от польской секции этой радиостанции, в Цирндорфе был тогда некий Которович. Не то поляк, не то украинец, он во время войны сотрудничал с немецкой разведкой, а затем поступил на службу к американцам. Удостоверение «Свободной Европы» позволяло ему прикрывать свою деятельность разведчика ширмой журналиста.

Кое-какие предварительные сведения обо мне Которович получил от майора Райтлера. Остальное зависело от моего умения, и тут я старался вовсю. В один прекрасный день после нескольких доверительных бесед он обратился ко мне конспиративным шепотом: «Я о вас много слышал, пане Анджею. Вы человек образованный. Не сделали бы вы какой-

34