Вокруг света 1972-10, страница 73

ростом да ревностной, несколько даже восторженной любовью к отечеству. Но в 1814 году, когда русские войска стояли на зимних квартирах. в Париже, патриотическое одушевление было всеобщим и никому не показалось бы причудой или, скажем, странностью. Другое бы дело, если кто-нибудь из мальчишек заглянул в некую тетрадку, которую Владимир Даль прятал в рукаве своей форменной куртки. В этой самодельной тетрадке были какие-то странные записи, какие-то слова, будто для памяти, но с подробным толкованием на каждое. Наверное, он и сам не мог бы объяснить, иа что ему эти заметки. Однако тет-

обволакивала белая мерцающая мгла, в которой едва проступали белые тени рыбачьих парусов. Погода здесь была переменчива. Шведский берег увидели сквозь дождь. К вечеру его затянуло густым туманом. На бриге подняли фонари.

Гардемаринам велено было вести «Дневный журнал». Для того чтобы умели изъяснить иа бумаге свои наблюдения, а равно и мысли, буде таковые окажутся. Лейтенант князь С. А. Шихматов проверял дневники. У гардемарина Павла Нахимова, будущего адмирала и севастопольского героя. У гардемарина Дмитрия За-валишина, будущего декабриста,

радь берег. След ее сохранился в Толковом словаре («...В Морском корпусе было в ходу: ходить на ваган, т. е. отлучаться без спросу»).

В 1817-м, за год до выпуска, и уже не кадетом-малолетком, а бравым гардемарином, отправился Владимир Даль в свое первое морское странствие на бриге «Феникс». Странствие "было учебным и не слишком далеким — до Гельсингфорса и в Рижский залив, оттуда в Стокгольм и в Копенгаген.

Солнце высоко стояло над Балтикой. Жаркими полднями линия горизонта исчезала, иебо и море

Рисунок В. КОЛТУНОВА

сибирского каторжника и ссыльного поселенца. У гардемарина Владимира Даля...

В Копенгагене С. А. Шихматов разыскал некоего Даля, офицера королевской армии, и хотел представить ему своего молодого воспитанника. Но датчанин уклонился от встречи. На возвратном пути, уже на траверзе Рогервика, русский Даль записал в дневник: -«...Отечество мое Россия... нет у меня ничего общего с отчизною моих предков». О каких предках думал он? Об отце? Или о тех безымянных пращурах, которые тоже покидали болотистые берега Ютланда и плыли в своих ладьях к иной земле, чтобы за

теряться в ее лесах, на ее равнинах, чтобы смешаться с ее людьми, раствориться без остатка в этом славяноязычном множестве, впоследствии принявшем имя русь? ^

Владимиру Далю довелось еще поплавать. Мичманом на сорока-пушечном фрегате «Флора» исходил он вдоль и поперек Черное море (Толковый словарь: «Крей' сировать, морс., крестить по морю... для наблюдения за неприятелем, для охранения берегов и пр.»). Во время кратких стоянок мичман охотился в озерных плавнях между устьями Днестра и Дуная, прислушивался к говору тамошних русских. Не на тех ли стоянках записывал он дунайские названия ветров — «полночь» или «полуденка», «карасль», «обаза»?

Однажды у кавказских берегов он. приготовился было к смерти. Ветер ураганной силы рвал паруса, перебрасывал фрегат с борта иа борт. На исходе вторых суток командир приказал рубить рангоут. И судовой священник поднялся уже на палубу в полном облачении. Но шторм внезапно утих. Команда рассыпалась по реям чинить и вытягивать ослабевшие снасти.

«Драёк да свайка — матросская родня». Это корабельная поговорка. Для поговорок Даль завел особую тетрадь. А драек и свайка — это инструменты для такелажной работы. Они из другой тетради.

В 1824 году мичман Даль получил перевод в Кронштадт и вскоре подал прошение об отставке. Были на то разные причины, среди прочих одна, в своем роде любопытная, — этот молодой, но уже бывалый мореход, этот потомок викингов, не переносил качки. Не только шторм — простая мертвая зыбь повергала Владимира Ивановича в жесточайший припадок морской болезни. И пока бумаги его совершали установленный ход по инстанциям, Даль переоделся в партикулярное платье и стал готовиться к поступлению на медицинский факультет. В те времена медицину принято было изучать в Германии. Но Даль, разумеется, и не думал ехать в Иену или Гейдель-берг. В России был свой собственный «немецкий» университет в Дерпте, древнем Юрьеве, или Тарту, как следует называть нам этот искони эстонский городок.

И вот что замечательно — где бы ни появлялся Даль, всюду оказывались рядом с ним люди круп

71