Вокруг света 1975-12, страница 33

РЕПОРТАЖ С УДАРНОЙ КОМСОМОЛЬСКОЙ СТРОЙКИ

причем желающих с каждым днем все больше. Привозят сюда своих пчел, а осенью собирают мед. Думаю, лет через десять наш сад станет хозяйством-миллиардером. Уже сейчас средства позволяют держать нам собственную артиллерию, — шутит Францужан.

— Что-то я не заметил у вас никаких пушек.

— Их привезут через месяц, когда начнутся грады. Пушки встанут на самом верху террасы.

Францужан показывает рукой туда, где сад зеленой волной уходит вверх.

— Там метеорологические пушки будут нести дозорную службу. Когда появится туча, метеорологи сообщат артиллеристам, есть ли в ней град. Если есть, то тучу расстреляют специальными зарядами.

Я смотрю в чистое, слегка выбеленное солнцем небо. И сейчас, когда на нем ни единого облачка, странно сознавать, сколько угроз оно таит для сада...

Францужан напоминает, что на экспериментальном участке его уже давно ждет Абрамов. Я прошу его взять меня с собой, хочется своими глазами посмотреть на загадочных «карликов»-«спуров», которых Абрамов и Францужан высадили год назад.

— Пальметта — это что! — раззадоривает по дороге мое любопытство Францужан. — Конечно, десяток-другой лет она просуществует, но сменят ее «спуры»...

И Францужан рассказал, как однажды один американский фермер случайно набрел в своем саду на странную яблоню-сеянец. Его поразило то, что карликовая крона дичка, за которым никто никогда не ухаживал — не обрезал, не отгибал веток, была усыпана яркими, сочными и вкусными плодами, — они были будто приклеены к веткам. Но главное, что удивило фермера, когда он присмотрелся к яблоне, — плодоносящему дереву было не более двух лет.

Позже, изучив свойства этого подарка природы, ученые пришли к выводу, что такой сорт может давать неслыханные урожаи, и притом в самые короткие сроки. Отсюда и пошло название «спур», что по-английски означает «пришпоривать», иначе говоря, стимулировать яблоню на раннее плодоношение.

— Мы привили «спур» на карликовый подвой, — сказал Францужан, — и это дало возможность посадить на каждом гектаре до семи тысяч деревьев!

«Спуры» казались издали обычным кустарником, и, только подойдя ближе, я заметил в их карликовом облике мускулистость и солидность. Им пошел второй год, но рост был закончен, и отныне, начиная с осени, они обязаны были не расти, а плодоносить...

— Вот отсюда, с этого маленького плацдарма, «спуры» поведут свое наступление на пальметту, — полушутя-полусерьезно заметил Владимир Абрамов.

Он шагал между ровными рядами деревьев, туда, где далеко впереди виднелась прорезь синевы. Голос агронома как бы уплывал в тишину, напоенную светом, зеленью и колышущимся весенним теплом. Он рассказывал о том, что в некоторых странах, где уже освоены «спуры», например в ГДР, Англии, сажают по 25 тысяч (!) однолеток на гектар, а урожай скашивают специальными косилками. Дерево свободно растет из того корешка, что остается в земле...

— Владимир Григорьевич, — прервал Францужан главного агронома. — К памятнику ехать пора. Скоро митинг.

— Да, да, — сказал Абрамов. — Ребята ждут. Поехали...

...Владимиру вспомнился ленинский апрельский субботник семидесятого года, который положил начало этому саду. Пять тысяч парней и девушек из Слободзей-ского района Молдавии наблюдали, как Абрамов сажал первое дерево. Это было еще до того, как сад объявили Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Тогда здесь стоял один вагончик, и Владимир был сам себе и управляющий, и бригадир, и кассир, и отдел кадров. Он был тогда еще «зеленым» садовником и сам поражался тому, какую ответственность взвалил на себя, согласившись стать одним из руководителей этого эксперимента.

...У памятника Первому дереву колыхалась толпа. Ветер глушил звуки баяна.

— С днем рождения, ребята,— говорил, идя сквозь толпу, Абрамов.

— С днем рождения, Владимир Григорьевич!

Каждый год в один и тот же день они собирались у первого дерева.

Контора была запружена трактористами и мастерами-садоводами. Они стояли, подпирая стены плечами, и хохотали, заглядывая с любопытством в отсек, где помещался стол управляющего

Францужана. У стола сидела, позируя, мастер-садовод Варвара Вайспек; на ней была телогрейка, затянутая модным ремнем. Напротив нее — кишиневский художник Филимон Хэмурари с флама-стером в руке. Он был в саду частым гостем.

— Филимон, Варвару-то на выставку пошлешь? — кричали ему.

— Сначала у Витьки Уварова спроси!

— Витька! Расскажи Филимону, как ты Варвариных родителей объегорил!

Тракторист Виктор Уваров, парень с угольными глазами, ловко сдвинул тому, кто кричал, кепку на глаза. Но его уже хлопали по спине, смеялись и уговаривали поделиться воспоминаниями.

Абрамов знал эту историю. Варвара жила за двадцать километров отсюда, в украинском селе, и ездила на работу, так сказать, из Украины в Молдавию... Пока не появился на стройке лихой парень Витя Уваров. Говорят, он сделал предложение Варваре в первый же день знакомства, и — представьте себе! — такая красавица согласилась. Но родители Вари поначалу ни в какую: мол, у парня нет ни кола, ни двора. И вот как-то ночью Витя Уваров решил похитить девушку, как в старину. Увез ее на тракторе...

— А что же родители? — любопытствовал Филимон.

— К родителям я на следующий день всю бригаду свататься привезла, — отвечала бригадир мастеров-садоводов Горяйнова. — За что и кличку получила — сваха^бригадир...

— На митинг пора, — сказал, улыбаясь, Абрамов. — Пошли, ребята.

И все двинулись, грохоча сапогами, к выходу.

Абрамов глядел на Виктора и Варвару и вспоминал, как в прошлое воскресенье въезжал вместе с ними в новый пятиэтажный дом в поселке Первомайский. Когда Владимир приехал сюда, он знал, что здесь будет первый в стране современный город-сад. Но тогда на многие версты кругом не было ни одной хаты. Людей, приезжавших на стройку со всего Союза, привозили на работу за двадцать-тридцать километров. И очень хорошо, что не строили времянок. Сейчас возводят пятиэтажки, а через год-два согласно проекту появятся 9— 12—14-этажные дома. Вырастет белый город, уходящий в синеву неба, окруженный могучим зеленым кольцом сада...

31