Вокруг света 1976-01, страница 53

вороты, возвращаясь назад, кружился на одном месте. И все время стучал впереди себя удилищем.

Наконец покачивание волн подо льдом перестало ощущаться. Лед снова стал беловатым.

— Выходим к Железнице? — спросил я старика, взглянув на карту.

— Да, — не сразу ответил он. — Это ее восточный край.

Тут только я заметил, как тяжело дался ему этот переход. Старик снял шапку и обтер ею пот.

— Передохнем? — предложил я. Он молча кивнул.

Все чувствовали страшную усталость. Мы расположились прямо на льду. Старик сел на свою парусиновую котомку, достал из нее сушеного леща и стал не спеша шелушить чешую. Я угостил его сухарями. Он поблагодарил, но сухари есть не стал, а положил их в котомку:

— Для внучки!

Небо сплошь затянулось тучами. Опасаясь, что видимость станет еще хуже, я распорядился идти дальше.

— Не торопись, сынок! — прервал меня старик. —- Мгла скоро рассеется. Чуешь, ветерок снова потянул?

Старик молча курил, пока солдаты вмораживали вешки. Я тем временем определил весь пройденный путь и нанес его на карту.

Через полчаса ветер усилился. Завесу тумана пораздвинуло, облачность стала выше. На миг проглянуло солнце, посветило каленым краешком и заиграло в изломах льда.

Я разглядел в бинокль красно-белый маяк Осиновец на западном берегу. Мы отошли от него километров на восемь. А впереди, на востоке, сколько я ни вглядывался в даль, разобрать ничего не мог: то ли плавно раскачивался лед, то ли перекатывались волны. Лишь на границе отмели заметил какой-то красный предмет.

— Там ходовина, — пояснил старик. — А красное — должно быть, бакен. Его в этом году не успели снять!

По карте также выходило, что сразу за банкой глубина резко нарастала. Есть ли там, на фарватере, лед? Старик был уверен, что нет.

Я все же уговорил его пройти еще немного вперед. Мы пошли вдвоем, солдаты остались на отмели. Они должны были нас страховать. Метров через сто лед снова начал темнеть, предупреждая б большой глубине. С каждым шагом сильнее ощущалось плавное раскачивание под ногами. Нас бросало то вверх, то вниз, словно на палубе корабля. Каждый раз казалось, что сейчас над нашей головой сойдутся волны. Старик снова пустил в ход свое удилище. Теперь и я научился различать по звуку толщину льда. Крепкий лед издавал ясный, звонкий звук, а тонкий — низкий, глухой. Я сделал замер. Толщина его была критической — четыре сантиметра.

— Дальше лед человека не держит! — предупредил старик.

Подняв к глазам бинокль, я отчетливо увидел впереди забытый бакен и гребешки набегавших на него волн...

Путь на восток до банки Астречье был размечен нами примерно на девять километров. Я написал рапорт о походе, где изложил свои соображения о переносе трассы.

— Хорошо! — сказал Якубовский. — Едем к вашему старику.

Старик лежал на жарко истопленной печи. Я извинился перед ним, сказал, что не стал бы его бес

покоить, если бы не срочная необходимость. Старик зашелся тяжелым кашлем.

— Продул меня «сиверко», — с трудом проговорил он.

Старик долго не мог попасть босыми ногами в валенки, а когда наконец спустился с печи, меня поразил его изможденный вид. Все морщины, которые прятала окладистая борода, сбежались к его потемневшим от усталости глазам.

— Если снова пришли меня уговаривать в поход, — прохрипел он, закуривая свой самосад, — то все, отходил я с вами, сынки!

— Нет! — сказал Якубовский. — Мы пришли кое-что уточнить. Когда, по-вашему, замерзнет фарватер?

Старик повторил и подтвердил все сведения, о которых я уже докладывал. Якубовский подробно записал его ответы. А потом, Подбросив меня к Дсиновецкому маяку, укатил на машине в Ленинград.

— Убедил вас старик? — крикнул я ему вдогонку. Он приветливо помахал мне рукой, и я понял: да!

Старик побудил Якубовского изменить первоначальный проект и предложить новое направление трассы — то, которое мы начали опробовать вчера. Тем самым Якубовский всю ответственность брал на себя. Неудачи теперь ему бы никто не простил.

Вечером я снова встретился с Якубовским в штабной землянке 88-го отдельного мостостроительного батальона. Здесь собрались все командиры рот и взводов. Якубовский сразу же заявил, что разведка трассы будет теперь вестись по направлению Коккорево — банка Астречье — острова Зеленцы — Кобона. Послезавтра, 17 ноября, в этом направлении выйдет первый разведотряд. С целью выиграть время для получения разведданных он предложил разбить его на три группы, которые должны были выйти из Коккорева ^одновременно. Я назначался командиром первой группы. Ей следовало возвратиться после преодоления фарватера, примерно с десятого-пятнадцатого километра пути, и доставить первые данные о направлении трассы.

Утром 16 ноября я снова забежал к старику. Встретил он меня приветливо, хотя по-прежнему его мучил кашель. После нашей совместной разведки мне было ясно, что без него нам не обойтись. Старик ругал себя за то, что поддался уговорам в первый раз. Но я чувствовал, что он снова не откажет, и не ошибся. Уже согласившись, старик порекомендовал еще и другого рыбака.

— Если со мной что случится, с вами останется надежный человек. Он на ногу побойчее и глазами позорчее!

Так в нашем разведотряде появился второй проводник.

К вечеру 16 ноября, когда все было готово к походу, я направился в свою землянку, вырытую в прибрежном леске. Ветер глухо шумел в вершинах деревьев. На небе не было ни одной звездочки! А в землянке тускло горела коптилка из сплющенной стреляной гильзы с куском портянки вместо фитиля. Ее смастерил мой сосед, младший лейтенант Иван Смирнов, который завтра также шел на ледовую разведку. Лежа на нарах, он писал письмо. Иван рвал листок за листком. Чтобы не мешать ему, я повернулся лицом к стене и постарался заснуть.

За ночь мороз усилился и к утру достиг двадцати градусов. Тучи накрыли озеро густым тума

4*

51