Вокруг света 1977-01, страница 7
открытие гидрогеологов, для Якова Германовича гидрогеологи — друзья на всю жизнь, потому что теперь можно забыть о копанках, пересыхающих колодцах с солоноватой водой и жить, жить здесь, среди этих суховейных степей, не боясь их. Позже, в Павлодаре, Свищев показал карты и документы левобережья, где гидрогеологи также ищут подземные воды, хотя уже сейчас ясно, что оно значительно беднее ими, чем правый берег, и воды в основном солоноватые. Но поиск продолжается... Подземные воды пришли и на поля Павлодарской опытной станции по защите почв от эрозии. Именно там, на этих полях, ученые разрабатывают тактику борьбы с ветровой эрозией. Засуха и эрозия — не будь их, разве называли бы эти земли зоной «рискованного земледелия»? ...Георгий Григорьевич Бере-стовский, заместитель директора станции, часто просил шофера остановиться, выскакивал, не накинув плаща, под холодный в тот день ветер. Высокий, седой, он долго мерил поле длинными, как сажень, ногами. Всматривался в серую вспаханную землю со следами стерни, разглядывал «кулисы» — ряды горчицы, удерживающие от ветра пары, проверял, правильно ли покрывают землю нерозином, темной, пахнущей просмоленными шпалами жидкостью. И, сосредоточенный только на этом, говорил: — Раньше думали, чем глубже вспахана земля, чем чернее она, тем лучше. Но глубоко поднятый пласт, размельченная в порошок почва, уничтоженная стерня — это прямая помощь эрозии. Вот мы и разработали безотвальную обработку, когда плоскорез, широкий плоскорежущий нож, за-глубляясь в почву, лишь слегка разрыхляет ее, не переворачивая пласта. Чем больше стерни остается, тем лучше — она крепко держит почву. Если бы вы могли представить, как трудно было переломить психологию землепашца! Видит, что безотвальная обработка помогает, а все тянет его пахать по привычке... «Газик» несся по пыльному проселку, утонувшему меж полей. Темные квадраты чередовались с зелеными, зеленая полоса трав отделяла посевы от дороги — ив этой четкой расчерченности, в этой «полосной системе» был большой смысл. Здесь все, как объяснял Берестовский, защищало почву от ветра. Через каждые сто метров, а на особо опасных местах через пятьдесят, квадрат многолетних трав сменял квадрат пашни. Полосы были нарезаны поперек господствующих ветров. Травы держали землю, встречали и гасили порывы ветра. Зеленый буфер у дороги смягчал его удары. Я смотрела на эти живые поля, и мне не верилось, что это та же самая земля, которую видела час назад на экране. Мы сидели тогда с Георгием Григорьевичем в кинозале опытной станции, и перед глазами разворачивались драматические кадры. ...Среди наметенных подушек песка торчит одинокий стебель кукурузы. Желтые поломанные листья полузасыпаны. Все поле до самого горизонта волнится барханами. Оно мертво. Черные тучи пыли несутся над землей: ветер уносит почву с полей. Дорога слово провалилась — насыпь выдуло, машины среди дня идут с зажженными фарами. Георгий Григорьевич смотрел на экран молча, чувствовалось — переживает заново, потом тихо сказал: — Так было в 1963 году. Более одного миллиона гектаров только в нашей области пострадало от эрозии. Достаточно было легкого движения — прошел человек, закрутились песчинки, все задымилось, поле двинулось... — Георгий Григорьевич, а как случилось, что вы занялись эрозией? — Это долгий рассказ... Сам я уроженец Восточного Казахстана, беды этих земель знаю сызмальства, работал агрономом. Но однажды, во время войны, встретился мне в пустыне — там у нас военные маневры были — мертвый город. Брошенный, засыпанный песком... Увидел я вытоптанные, ополенные пастбища, понял: эрозия. Поверьте, это очень страшно — видеть, как гибнет земля... Эта ли картина, твердая ли вера в слова своего учителя по Тимирязевской академии — Вильям-са, который говорил, что трава — это лекарство для земли, хорошее ли знание прииртышских условий, а скорее всего все вместе взятое привело Берестовского к мысли, что распахивать здесь целину надо сверхосторожно, не гонясь за цифрой гектаров. Много сражений из-за этого пришлось выдержать Берестовскому, да и не ему одному, конечно... Наступления эрозии ждали лет через 20 после поднятия целины. Но она пришла гораздо раньше — массовая распашка земель как бы подстегнула всегда суще ствующую здесь возможность эрозии. Легкие почвы, сильные ветры, малоснежные зимы и сухие лета — где же еще гулять черному пожару, как не по этим степям? — В 65-м я возвращался из Эстонии, ездил консультировать новое средство против эрозии — нерозин, оно на сланцевых маслах сделано, — вспоминает Берестовский, — так вот, подлетаем к Павлодару, самолет не принимают: пыль на высоте трех километров... А вот два года назад, когда ветра стояли такие, что срывало крыши, наши поля оказались почти нетронутыми... Мы идем вдоль полей, и Берестовский показывает глубокие, теперь уже заросшие траншеи. Их рыли — как на войне! — чтобы выиграть дни, часы, задержать ветер и почву во время бедствия. Остановил эрозию целый комплекс мер, разработанный учеными Всесоюзного научно-исследовательского института зернового хозяйства в Шортандах Целиноградской области, специалистами Павлодарской опытной станции, руководителями совхозов и колхозов. Он давно уже стал практикой, и не только на полях опытной станции. В 70-м году от эрозии пострадало лишь 6 тысяч гектаров... Но Берестовский, теперь уже лауреат Ленинской премии, человек, который помогал бороться с эрозией и на Северном Кавказе, и в Бурятии, и в Читинской области, и Алтайском крае, настроен весьма трезво: — Говорить, что с эрозией покончено раз и навсегда, нельзя. Она может возникнуть в любой степной области, где много распаханных земель. Чтобы сохранить плодородие земли — а сейчас в связи с развитием области это особенно важно, — нужно соблюдать все до единой меры защиты почвы; они действенны только вместе, они как пальцы, сжатые в кулак... Мягкий голос Георгия Григорьевича неожиданно звучит твердо, резко. А потом снова привычно-тихо: — Постоим минуту... Он стоит и молча слушает, как дышат поля под просторным степным небом. Защищенные от ветра, напоенные подземными водами, они живут, и вместе с ними живет вся степь. Черные жаворонки стремительно чертят синеву неба. Степной орел тяжело поднялся со стерни и парит в воздухе, высматривая добычу. Серебрится ковыль под ветром, горько пахнет полынью, сон-тра- ■ |
