Вокруг света 1977-04, страница 38

тот баламут: днем с дождем приходит, и вся работа насмарку...

От серой стены леса отделилась высокая сгорбленная фигура с берестяным пестерем за спиной. «Кого там носит?» — хмыкнул под нос Авдушев и пошел навстречу. Человек тем временем уселся на краю борозды и пристально разглядывал землю.

— Михайлыч, ты ли? — обрадовался главный агроном, и долговязая, сложенная перочинным ножом фигура качнулась в его сторону. Я увидел сухое, перевитое морщинами лицо, в котором, как вызов, плавали острые ястребиные глаза.

— Кто здесь пахал? — вместо приветствия командным голосом возгласил старик, будто это не он, а Авдушев ходил у него в подчиненных.

— Не помню, Михайлыч. Надо в наряды заглянуть, — простодушно оправдывался Василий, не замечая, что старик медленно закипает злостью.

— Вот-вот, «в наряды заглянуть»... Бумажкой, выходит, прикрываешься, через цифирь с людями беседуешь, — воинственно наседал он. — Была б моя воля, я б этого тракториста березовой кашей накормил, а сверху бы твой наряд привесил. Пущай ходит!

— Ты чего расшумелся, дед? — засмеялся Авдушев. Он не ожидал, что разговор примет такой оборот.

— Чего-чего... Пахать падо, а не пакостить! — Он показал на крайнюю борозду, где громоздились бесплодные пласты глины вперемежку с землей; кроме того, был срезан дерновый пласт, отделяющий пашню от леса. — Души нет у твоего молодца, не приучен на землю глядеть. Отработал погонные метры — и ладно.

— Ну ты это... загнул, — насупился главный агроном, принимая начальственный вид. Даже ночью ему не давали остыть от хозяйственных забот. — А насчет тракториста — разберемся...

— Ну а вам-то приходилось пахать на этом поле? — поспешил я с вопросом, чтобы снять напряжение.

Старик даже задохнулся от обиды:

— Во сказанул-то! Да я его — с закрытыми глазами!..

— Верно, верно, — примиряюще заметил Авдушев. — Михайлыч — пахарь знатный.

— Знаткий — не знаткий, а безобразьев себе не позволял. — Старик разгладил морщины и вроде повеселел. — Мне ить во

семьдесят два — так? Отыми три десятка лет на мальчишество, да на войны разные, да на пенсию — считай, полвека в земле ковыряюсь. — Он круто повернулся в мою сторону. — Про Андреевну ¹ слышал? А про шар-кунью ²? То-то и оно. А в прежнее время мы их из елового корня делали, из кокоры. Ходишь, бывало, в лесу, выбираешь подходящую основу: где сухо — тут брюхом, а где мокро — там на коленочках. Хошь и выбор велик в лесу-то, а все не то. Ну а ежли нашел кокорину — тут уж пахарю сердечная радость. Долгий век прослужит. А уж землю пойдет наяривать — запоешь!

На лицо старика легла довольная улыбка. Он встал в борозду, уперся руками в воображаемую Андреевну и стал похож на былинного Микулу Селяниновича.

— На середине поля головой думаешь, а по закрайкам, на поворотах — там руками. Весь ум в пальцы уходит... В поворотах-то — весь толк пахоты. Умри и не дыши! И держись одного только природного указа. Коня пашенного слушай, не унижай его охлесткой, рукам своим доверяй. Через руки-то душа тебя наставляет... По закрайкам-то сорнячок озорует — мятлик, чемерица, лебеда всякая. Осинка с ольхой тоже к борозде подбираются. Вот и подрежь землицу так, чтобы этой нечисти ходу не дать. Ни весной, ни летом, ни во веки веков!..

— Хорошо излагаешь, Михайлыч, — рассмеялся Василий. — Тебе бы лекции читать...

— Ты, Василий, помолчи, — обиделся старик. — Ты еще молодой, не знаешь про старые времена. А у нас ведь всяко бывало. Бывало, и без хлебушка насиживались, год-два голодовали, а бывало, дак по пятьдесят пудов ячменя брали.

— Так уж по пятьдесят?! — не поверил главный агроном.

— Так уж по пятьдесят! — настаивал дед.

И они заспорили с новой удалью, выкладывая неотразимые, с их точки зрения, доводы. Старик утверждал, что земля выдохлась, устала от моторизованного давления, и призывал в свидетели старый крестьянский опыт. Василий же защищал технику, защищал яро и убежденно, хотя и признавал, что на некоторых пахотах из-за бесконечного движения машин происходит

¹ Старое название сохи.

² Борона с еловыми пальцами.

уплотнение почвы, и нежным росткам трудно пробиться через этот барьер. Вода и воздух почти не проникают внутрь, и происходит «закупорка» семян. Кроме того, говорил главный агроном, тяжелые тракторы своими гусеницами разрушают структуру почвы, распыляют крупнозернистые комочки — конденсаторы влаги, и растениям, чтобы выжить, приходится бороться с сорняками, которые в этой влаге нуждаются меньше... Какой выход? Нужно создавать такие машины, чтобы за один проход убивать сразу нескольких зайцев — вспашку, культивацию, внесение удобрений и так далее.

Старик, довольный, хлопнул Авдушева по плечу.

— Дак мы об одном глаголем, Вася. Ты по науке кроешь, а я по природному указу.

— Нет, Михайлыч, не об одном, — упрямо не соглашался Василий. — Вот ты шумишь: почвы обеднели, отощали... Давай выясним — какие почвы? Они ж ведь непостоянны, они все время в новых качествах пребывают. Изменяется среда — и тут же изменяются температура, влажность, кислотность почв... Вот, скажем, вырубим мы боровой лес — что будет?

— Климат похолодает.

— Верно, похолодает. И почвы мигом отразят эти изменения — влаги меньше станет, полезных микроорганизмов, гумусных кислот... У нее ж своя память есть, у земли-то, ну что-то вроде амбарной книги. И все мы по-своему пишем на ее страницах. Главное бы — не наврать...

Из сизых, подпаленных молниями туч ударила раскатистая дробь и утихла в отдалении. Михайлыч надел шапку, прислушался.

— Илья-пророк закричал. Видать, гневается, что дождя нет. — Он поднял свой пестерь, в котором лежали мотки свежей бересты, и протянул нам сухую, с чугунными мозолями руку. — Нать домой двигать, а то старуха заругается. Бунчливая у меня старуха, заколоколит — дак в ушах звенит. — Запал у него кончился, и он стал похож на примерного семьянина, которого дома ждет горячий самовар с бубликами. — Прощевайте, люди!..

По истоптанной глинистой тропинке мы пересекли сырой осинник и вышли к реке. В этом месте Мезень сплеталась с многочисленными протоками и стари

36