Вокруг света 1977-04, страница 39

цами, образуя огромную пойму. Синеватые лезвия русел вспыхивали под молниями и, прикрытые туманными дорожками, растекались среди серебристо-светлых кустарников й болотин, в которых кричали проснувшиеся коростели. Отсюда, с лесистого верха, пойма напоминала распластанное дерево: ствол — сама река, а изогнутые ветви — ее притоки, протоки, промоины, старицы, ручьи. Синими щупальцами расползались они по низине, охватывая площадь в сотни гектаров, и, сливаясь друг с другом, составляли самостоятельные системы.

Шел третий час ночи, но усталости не чувствовалось: видимо, сказывался свет, текучий, переменчивый, тревожащий сердце свет мезенской ночи. Да и воинственный старик подбавил бодрости.

— Мне вот говорят: аллювий... богатство... золотое дно, — нарушил молчание Авдушев. — Руку протяни — и достанешь. — Он показал на пойму, на огромный, иссеченный руслами луг, который терялся в складках тумана. — Правильно говорят! А вот поди-ка дотянись. Ну хорошо, — рассуждал он сам с собой, — осушим мы болота, пророем канавы, выкорчуем кустарник, старицы спустим в реку — технику нам обещали. Освободятся две с половиной сотни гектаров для пастбищ, сенокосных угодий и пашен. Весомая прибавка? Для наших палестин — дак очень... А как будет с землей, откуда уйдет вода? Не изменится ли растительность? Не переведется ли рыба в протоках? — Он дружески потянул меня за рукав. — Ну-ко сплаваем, а?! День да ночь — сутки прочь...

Цепляясь за кустарник, мы спустились с крутого берега и сели в первую попавшуюся лодку. «Ничего, хозяин не заругает», — успокоил меня Авдушев и стал править к ближайшим зарослям.

Туман понемногу расходился, подымаясь вверх льняными слоистыми прядями, и вскоре перед нами открылась капиллярная сеть проток и промоин, в которых приходилось лавировать, чтобы не наткнуться на бурый, замоховевший ивняк. На его фоне четко просматривалась ватерлиния весеннего паводка. Она показывала, что вода убыла почти на полтора метра, оставив у корней деревьев завалы грязного и на первый взгляд безжизненного песка.

— Аллювий, — с ходу опре

делил Авдушев. — Аллювий пополам с илом.

Весной, подобно огромной губке, каждая пойма вбирает в себя стремительные паводковые воды. Они несут измельченные частицы почвы, продукты разложения органических веществ, богатых гумусом. Вода постепенно уходит, а ил оседает на лугах и гонит в рост травы, овес, овощи, картофель... Так бывает всегда, когда уровень половодья остается стабильным. Но год на год не приходится, и нередко богатство в буквальном смысле слова уплывает сквозь пальцы. Вместе с плодороднейшим аллювием. И виновными в этом следует считать не только стихша, но и невежество людей, отрицающих законы речных паводков.

Василий правил лодку среди непролазных чащоб, сплетающих над нашими головами стрельчатые храмы. В укромном заливчике спугнули утиную пару, проверили старую авдушевскую сетку, в которой запутались два плюгавых ельца. И всюду Василий замечал уровни весеннего половодья, сравнивая их с другими отметками, пытаясь на глазок установить последовательность и продолжительность затопления поймы через протоки.

Конечно, дело это не одной ночи: нужны совместные исследования гидрологов, биологов, экологов и других специалистов, а также советы коренных азаполь-цев, таких, как Михайлыч, людей с мудрой крестьянской хваткой. Потому что поспешная и необдуманная мелиорация может привести порой к тяжелым и непредвиденным последствиям. А то, что здесь будут проводить осушение, — дело решенное. По дренажным каналам воду выведут в протоки с низкими уровнями, выкорчеванный кустарник, может быть, используют для защиты берегов от размыва. Ну а заболоченные луга, которые сейчас оккупировали грубые, крупностебельные мятлик и щучка, пойдут под черные пары. Со временем здесь высеют овсяницу луговую, тимофеевку, лисохвост. Авдушев многого ждет от реконструкции поймы и многого опасается.

Когда наша лодка ткнулась в болотистый луг и под ногами захлюпал гнилой кочкарник, Василий сказал:

— Была у нас такая идея — понизить уровень воды в мезенских притоках Курья и Чуега, превратить их в замкнутые водоемы. Но подумали-подумали — и отказались. Чего мы добьемся?

Луга, положим, станут суше. Ну а рыба — не лишится ли она привычного корма, пастбищ для нагула? А как быть с режимом аллювиальности? Вдруг перестанет поступать паводковый ил? Или же, наоборот, наносы будут избыточными? Наконец, что станет с растительностью, береговым рельефом? — Он усмехнулся. — Пока пойма задает нам вопросы, а вот с ответами не спешит...

На небе все еще лохматились тучи, бессильно вздрагивали зарницами, но края их уже зарозовели, напитались светом невидимого нам солнца. Проснулись кулики на болотах и с резкими криками, макая крылья в воду, стали носиться над спящей луговиной... Мы плыли в сторону Азаполья, и туман исчезал, как пелена с глаз, и все вокруг постепенно обретало свой объем и свои очертания.

В этой прохладной, сочной тишине выделялся каждый звук, жил долго и распевно. Вот рядом с кормой вскинулась шальная рыбина, где-то вдалеке взлаяла собака, гулко рассыпался перестук старенького «Ветерка»... И незаметно подкралась усталость, навалилась на глаза сладким, обволакивающим тец-лом.

— Хотите, стихи почитаю? — словно из тумана выплыл ко мне голос Авдушева. И, не дожидаясь согласия, он стал декламировать: — «Плывешь на лодке мимо щельи, как кремль, высокая стоит вверху деревня Аза-полье, а вниз спускается ко-сйк...» ¹

Из-за льняной завесы вырос красный берег с уткнувшимися в него моторками, потом цепочка черно-рыжих изб с уютными дымами, сиреневые прямоугольники полей, старые мельницы на угорах...

— Что это с вами, Василий? — не выдержал я.

Он засмеялся:

— Рябиновая ночь влияет.

— Как это — рябиновая?

— А примета есть такая: когда рябина цветет, всю ночь молнии играют, а дождя нет. Вот как сегодня...

В эту минуту новорожденное солнце высветило одинокий белый куст с тяжелыми гроздьями цветов. Мне показалось, что в нем заблудился туман...

Архангельская область, село Азаполье

¹ Деревянная лестница, ведущая с откоса вниз.

37