Вокруг света 1980-11, страница 40

стоверение личности, в котором его расовая принадлежность навсегда заверялась несмываемой печатью.

Закон о расселении по расовым группам. Привел к созданию гетто.

Закон о пропусках. Запрещал проживание африканцев в районах, отведенных белым, без специального разрешения властей.

Закон об аморальности и смешанных браках (называемый также «законом о разбитых сердцах»). Объявлял вето на браки между белыми и небелыми. Принятая позже поправка к нему запрещала и внебрачные связи между ними.

Список этот можно продолжить, но он занял бы слишком много места. Достаточно сказать, что с 1948 по 1963 год изощренное расистское воображение наплодило более восьмидесяти таких законов.

«Народ, который не блюдет чистоту своей расовой крови, разрушает тем самым целостность души своей нации во всех ее проявлениях», — эти человеконенавистнические слова взяты из опуса Адольфа Гитлера «Майн кампф». «Я верю в политику раздельного развития рас». Последняя фраза принадлежит. уже другому автору, более современному — бывшему премьер-министру ЮАР Форстеру. Какая поразительная схожесть мировоззрений!..

Теперь, когда мы ведем беседу с Джекобом Махонго, он уже изучил подлинную историю своей страны, знает, в чем кроются корни несправедливости, расизма. Обо всем этом он узнал от товарищей из Африканского национального конгресса (АНК) — патриотической организации, ведущей борьбу против системы апартеида. Ему рассказали о том, как в 1912-м первые оппозиционные политические Группировки страны объединились и создали Национальный конгресс уроженцев Южной Африки, который в 1923 году был переименован в Африканский национальный конгресс. Объяснили, что АН К борется не против белых, а за равноправие всех групп населения, проживающих в ЮАР. В 1955 году АН К вместе с другими организациями распространил свой программный документ — «Хартию свободы». «Южная Африка, — говорилось в нем, — принадлежит всем, кто здесь живет, черным и белым». Джекоб узнал, что в ответ на «Хартию» в декабре 1956 года правительство арестовало более 150 членов этой организации — в основном руководителей и видных активистов. Всем им предъявили обвинение в заговоре с целью свержения существующего режима. В 1960 году АН К был запрещен. Азбуку борьбы за свободу и равенство, за национальные и социальные права угнетенного населения Джекоб постиг не сразу, для понимания происходящего в ЮАР ему понадобились многие месяцы упорной учебы.

А тогда, в Александре, молодой Махонго ни о чем таком не думал. По субботам он, как водится, захаживал в бар, заказывал виски, играл в карты, болтал о пустяках

с приятелями. Пропустив по стаканчику, они тайком пробирались в женский квартал, где проживала возлюбленная Роберта — приятеля Джекоба. У той было много подруг, и, собравшись шумной компанией, они весело и бездумно проводили время.

— Только сейчас я осознаю, — говорит мой собеседник, — что был в том веселье сильный привкус горечи. Все походило на загул скорее с горя, чем с радости.

Александра — это гетто, непохожее на другие. Живут там в основном те, кто работает в городской сфере обслуживания или в качестве прислуги у частных хозяев. А кто не знает, что хорошая прислуга лишь та, которая не обременена семейными заботами и в любое время может выйти на работу. Поэтому официально за Александрой закреплен «холостой» статус. Женщины и мужчины живут там в разных кварталах. Обзаводиться семьей запрещено. А если уж такое произошло, то южноафриканская «демократия» предлагает альтернативу: или живите отдельно друг от друга, или убирайтесь в бантустан и там устраивайтесь как заблагорассудится. Второй вариант, всем известно, незавидный: в бантустане не найдешь ни жилья, ни работы.

Устраиваются кто как может. Но полиция постоянно проводит облавы в Александре и наводит там «должный порядок», разлучая десятки супружеских пар...

Правую бровь Джекоба пересекает длинный и глубокий шрам. Он особенно четко выступает сейчас, когда мой собеседник взволнован и лицо его напряжено.

— Откуда это у тебя?

— Полиция. Первый урок классового сознания.

...Огромные полицейские фургоны, словно танки, вползли на улицы Александры. Они с черепашьей скоростью двигались по параллельным улицам, шаря фарами-искателями по темным закоулкам. Проехав несколько метров, фургон останавливался у очередного барака, и полицейские устремлялись во внутренний дворик. Иногда оттуда выволакивали полуодетых, отчаянно отбивающихся людей — мужчин, женщин, детей — и бросали в фургон. Обитатели Александры, увидев из окон происходящее, лишь зевали и отправлялись обратно в постель. Шла самая что ни на есть рутинная операция южноафриканской полиции — облава на нарушителей «закона о пропусках».

В ту ночь улов у блюстителей порядка был не слишком богатым. В стенном шкафу у Мириам, работавшей служанкой у адвоката, отыскали ее мужа — бывшего шахтера с золотых приисков, ныне безработного. Продавщица Элен нелегально впустила к себе сестру из Порт-Элизабета. А у Салли, работавшей в швейной мастерской, забрали старуху мать, которая раньше жила в бантуста

не Сискей, но, потеряв мужа-кормильца, вынуждена была отправиться к дочери. Теперь после непродолжительного пребывания в участке ей предстоял обратный путь — скорее всего навстречу голодной смерти.

...Джекоб со своим приятелем как раз находились в женском квартале Александры. Его походы туда уже не были бесцельными. Молодой Махонго всерьез ухаживал за обаятельной Мэри, нянчившей детей одного из иоган-несбургских коммерсантов.

Когда полиция въехала на улицу, где жила Мэри, они тихо сидели рядом в темном дворе барака. Мощный луч полицейского фонаря, направленный в лицо, заставил зажмурить глаза.

— Только не рассказывай мне, что ты ее брат, кафр! — с ухмылкой воскликнул сержант, державший фонарь. — Эй, Билл, погляди, здесь черномазый со своей милашкой.

Подошел второй полицейский — здоровенный угрюмый детина.

— Ну что расселись, — буркнул он. — Вставай да поживей в фургон. В участке разберемся.

Джекоб не шелохнулся. Страх парализовал его. «В участке будут бить, может быть, даже посадят на несколько месяцев, — мелькало в голове. — Как глупо влип!»

Полицейские не были расположены ждать.

— Послушай, кафр, — раздраженно сказал сержант, — тебе не кажется, что ты ведешь себя нагло?

Он нагнулся и поднял с земли кусок толстого кабеля. Но Джекоб этого даже не заметил — он был объят паникой.

К реальности его возвратил страшный удар по лицу. Теплой струей по переносице потекла кровь. Только тогда Махонго вскочил со скамейки. Второй удар ожег ему спину. Джекоб метнулся к забору, мгновенно взобрался на него, спрыгнул в соседний двор и, не чуя ног, бросился бежать. Послышались ругательства полицейских, а потом все стихло.

Джекоб не помнил, как он оказался у мужских бараков. Там он замедлил шаг и вытер окровавленное лицо носовым платком. От обиды и злости боли почти не чувствовал, хотя рана оказалась глубокой и серьезной.

«С черной кожей от беды не убережешься», — написал в своей пьесе «Сизве Баней умер» известный южноафриканский драматург Атол Фугард. Правоту этих слов Джекоб осознал полностью. После столкновения с по