Вокруг света 1981-11, страница 44
Глёшнпк ТАТЬЯНА ШЕНТАЛИНСКЛЯ Фото автора Ин, конечно, немного красовался, играл на публику, потому что уже привык удивлять, забавлять, даже восхищать. А публика подобралась как раз благодарная— несколько студенток из музыкального училища со своей руководительницей (автором этих строк), которые специально приехали в эту деревню, чтобы разузнать, поют ли здесь старые песни, живы ли традиции, много веков питавшие русский фольклор... Высокий и крепкий, голова седая, щеки румяные, а глаза ясные и голубые — красивый старик, да и «старик»-то к нему как-то не подходит, хотя ему уже семьдесят. Разговора почти не получалось — был сплошной монолог. О чем? О деревне, где живет (Благовещенье), и о деревне, где родился (Вышеград, в пяти километрах), о том, что рядом, в Ново-Борисовке, переселенцы с Украины купили когда-то землю у помещика Шлиппе, и о том, как мужики встарь оглобли обожгут и едут побираться, будто с пожарища, о том, как пережили войну, о лесах в округе, грибах и ягодах, о песнях и о том, кто и как их здесь поет... Теперь с трудом вспоминается нить рассказа-монолога, и не столько помнится, о чем говорил Сан Саныч, сколько то, как он это делал. Уверенно, громко, голосом играет, широко жестикулирует, а глаза все время лукавят. Речь затейливая, усеянная редкими теперь словечками: «люблю п о-тропить» (походить по лесу, по лесным тропинкам), «тетерева в лесу болдаботят», «мальчик курта-т е н ь к и й такой» (маленький), «между баб р а з г л у м пошел» (раздор), «мы с ними неватажимся» (дел не имеем, не общаемся), «там на Протве подтемник есть» (тенистый берег под лесной кручей). Все, о чем бы он ни говорил, сдабривалось присказками, прибаутками, но и этого мало, речь незаметно обретала рифму: «Прохожу я лугом, по цветущим травам, иду вдоль посевов к вековым дубравам. Летний теплый ветер все собой ласкает, в небе жаворонок звонко распевает. С какой осторожностью к цветку подлетает пчелка, так старательно пыльцу собирает. Золотые две бусинки закрепила к ножкам, сейчас вмиг поднимется, полетит с обноской. Из куста стремительно вылетела птичка, смотрю, в ее гнездышке лежат три яичка. До чего ж красивое ее опе ренье,— обращаешь с радостью к ней свое зрение!..» Это был настоящий театр. И так же, как в театре, то включаешься в игру, то отстраненно, анализируя, следишь за ней, то чувствуешь, что все это фантазия, то целиком погружаешься в поток его речи, то ловишь себя на мысли: запомнить, не упустить! Речь затейливая... Да он и есть затейник! Таких-то и приглашали на праздники, на свадьбы, чтоб не гасло веселье, не переводилась игра. Вокруг таких собиралась на ярмарочной площади толпа — балаганный зазывала, раёшник... Обо всем этом думалось, когда внимание уже немного притупилось от нескончаемых рассказов, когда еще слышалось, но уже почти не слушалось. И вдруг! — А хотите раёк скажу? — Откуда же вы его знаете? — Я его с детства помню, мальчишкой еще с ним выступал, а откуда взял, уж и не знаю, да половину-то и сам, наверно, придумал. И Сан Саныч начал: — Здравствуйте, товарищи! Старые и молодые! Явившись на ваше собранье, речь желаю держать я. А вам советую послушать меня. И все, что я буду в своей речи болтать, вам следует это запоминать. И свернувши трубкой уши, начинаю бить баклуши. Номер первый. Берегите нервы! Во время отдаления было много населения. Бог, черти, лешие и прочие до человека были охочие. Все эти нелепые слухи, чтобы набить свои голодные брюхи, насказали жрецы предкам, а предки — нашим деткам. Все в простоте верили и версты ногами мерили. Номер второй. Этой порой, лет семь 42 |
