Вокруг света 1983-12, страница 60
В. КРАШЕНИННИКОВ ЭХО АЛЬП льняного полотна, разнотравья белых и цветных бумажных платков. ...Старый Достян в Херсоне бывал уже не раз. Сегодня он привез турецкий сафьяновый товар, туфли, трубки, кофе, лимонный сок, вино красное и араку, водку синейскую, мыльную глину-кил для мытья головы, нефть из Керчи для освещения. И мало ли чего привезет армянский купец из Крыма в Херсон, из Нахичевани в Екатерино-слав. Слава богу, дороги спокойные, под доглядом солдат, разбоев на них вроде бы не случается. Подошли три госпожи, выбрали красивые турецкие туфельки, посмеялись, пощебетали и ушли. Одна, самая красивая, была более молчалива и только один раз улыбнулась, когда он сказал: «Сапсем даром отдаю». Кишит, шумит херсонская ярмарка. Ходят по рядам перекупщики и наниматели — хитрят, обманывают, уговаривают продать, купить, поехать сеять и жать к помещику. А сельский люд, приехав из дальних сел и поселений Полтавщины и Прибужья, из Черниговской и Курской губерний, не знает, что тут правда, а что привирает бисов торговец. И продают вроде бы не за плохие гроши свое зерно, и лен, и сало, и мед, и масло, и шерсть, а потом понимают, что за бесценок. А кто нанимается, тот и вообще не ведает, что просить: слава богу, от своего помещика вырвался. А, да черт с ним, с этим торговцем! И идет мужик туда, где стоит бочка с пивом, где ведется добрый мужской разговор о земле, о славных наших баталиях с турками, о далеких странах и красных молодицах... Иван Абрамович, устав от ярмарки, но отойдя душой, решил поехать на верфь. Антуана оставил, хотелось побыть одному. Верфь сегодня была немноголюдной — сказывалась ярмарка. Но главный строитель Афанасьев был тут. Повел к кораблям, по дороге вспоминал, как в мае 1779 года был заложен первый шестидесятипушечник. И как в 1783-м был спущен первый черноморский линейный корабль «Слава Екатерины». Сейчас спуск идет регулярно, корабли пополняют южный флот. Сколько сделано! Иван Абрамович остановился на берегу, посмотрел в трубу на уходящий на камелях в Глубокую Пристань для дооборудования корабль, увидел два одномачтовых купеческих суденышка, идущих, наверное, из Таганрога, и с грустью вздохнул. Да, он покидает Херсон, но город уже живет и будет жить многие годы. Забудутся обиды и горечи. Но надо будет воздать должное всем его созидателям, всем этим офицерам и солдатам, архитекторам и строителям, плотникам и каменщикам, морякам и рекрутам, крестьянам и запорожцам, купцам и лекарям — всем, кто пришел сюда в первые дни и остался здесь в домах, палатках, землянках, в сырой земле и в волнах седого Днепра... 58 Вак-то вечером я оказался в небольшой, малолюдной долине каньона Вале, что на юго-западе Швейцарии. С веранды деревенской гостиницы было видно, как в лучах заходящего солнца сверкали снежные головы горных вершин. На склоне нежно зеленели альпийские луга и леса, а внизу уже мало-помалу сгущались тени, устанавливалась сонная тиши на, нарушаемая лишь шумом гор ного потока. И вдруг откуда-то сверху раздались низкие глухие звуки. Словно какой-то сказочный великан играл на трубе вечернюю песню утомленной за день земле. Незатейливая протяжная мелодия странно подходила к медленному ритму отходящей ко сну долины. Хозяйка гостиницы объяснила: — Это играет на альпийском роге Морис Шинер, мой брат.— И, вспомнив, вероятно, об интересе гостя к жизни долины, местным обычаям, добавила: - Хотите, скажу о вас Морису? Он любит принимать гостей. Следующим вечером я довольно легко отыскал дом Мориса Шинера. Старинная постройка из потемневших от времени сосновых брусьев, с подслеповатыми окнами и кровлей из каменных плит плотно сидела на высоком фундаменте из беленых камней. На фасаде, под коньком крыши, виднелись цифры: 1786. Навстречу вышел седеющий мужчина в плотной фуфайке, обсыпан ной стружками. В его руке дымилась старинная трубка из можжевельника. — Грютцли! — поздоровался я на здешний манер.— Вы так славно играли вчера вечером... Жители швейцарских долин лишь на вид необщительны. Но стоит разговориться с кем-то из них о его деревне, здешних делах, как он «открывается», становясь интереснейшим собеседником. Так и тут. Суровое лицо хозяина дома потеплело. — Заходите, заходите... Я оказался в комнатке с щелястыми полами, голубой изразцовой печью и старинной двухэтажной кроватью. В тесных жилищах горной Швейцарии ценится каждый вершок — нижнее ложе кровати на ночь выдвигали наружу, словно ящик из стола. В углу стояла прялка. Словом, обстановка дома так и «просилась» в музей старинного быта. Хозяин предложил рюмку домашнего вина. Затем рассказал, что учительствует в деревне. Играть на альпийском роге научился у своего отца, и не только играть, но и мастерить довольно редкий теперь инструмент. ...Примыкавший к дому сарай Морис Шинер превратил в столяр ную мастерскую. В ней всюду лежали заготовки. Густо пахло смолой, клеем, хвоей. Рядом с верстаком стояли токарный станок и циркулярная пила. — Почти все свободное время |
