Вокруг света 1984-07, страница 58

верный ветер. В широты Северного морского пути двинулся Таймырский массив. Суда, оказавшись в десятибалльных льдах, стали пленниками, дрейфующими к недалеким берегам материка. Это грозило непоправимой бедой тяжело загруженным транспортам.

В довершение всего глубокий циклон, охвативший огромный район Арктики, запер наш гидросамолет ледовой разведки в бухте Тикси — мы сели здесь три дня назад для подзарядки горючим, после того как провели караваны через льды пролива Вилькицкого. Разгулявшийся циклон принес не только нелетную погоду с неистовыми штормовыми ветрами, мокрым снегопадом, туманом, низкой облачностью и обледенениями, но и переместил триллионы тонн торосистого тяжелого льда с севера на юг, перекрыв каравану вход в море Лаптевых. И морской порт со всеми его многоликими службами замер в напряженном ожидании.

Резкий, долгий звонок телефона заставил нас вздрогнуть. Левой рукой я поднял трубку и, прижимая ее к уху, стал быстро записывать...

— Что там? Новая каверза циклона? Или девушки с метеостанции приглашают на чашку чая? — нетерпеливо спросил Черевичный.

— Занятно, но слушайте, а я посмотрю на выражения ваших лиц,— ответил я, глядя на настороженных членов экипажа.— «Борт ледокола «Иосиф Сталин» Черевичному Аккуратову. Можете помочь даже в условиях плохой погоды зпт если по радиокомпасу выйдете на нас тчк Укажите наше место зпт также расстояние до кромки тчк Мы имеем основание сомневаться в своем счислении тчк Скорость дрейфа во льдах учитывается на глаз тчк Несомненно имеется снос под влиянием течения зпт сила и направление которого нам неизвестны тчк Шевелев Белоусов».

— По существу, это сигнал бедствия. Мое мнение: надо вылетать,— нарушая затянувшуюся паузу, заключил я.

— Лихо! Вот за это я преклоняюсь перед Шевелевым. Когда необходимо, смело отбрасывает наставление по летной службе и не боится брать на себя ответственность,— горячо резюмировал Черевичный.

— Именно лихо! А как взлетать с такой волны? К самолету не подойти даже на катере. Машина как утюг,— высказался первый бортмеханик Виктор Чечин.

— Эта стихия и поможет взлету,— обратился ко мне Черевичный.— Выведем на второй редан, волны выбросят нас как перышко. Помнишь, как взлетали в шторм с океанской поверхности после вынужденной?.. Меня смущает другое. Как в месиве тумана и облаков ты найдешь ледокол? Синоптики подтверждают сильное обледенение. В облаках наверняка оборвет антенны радиокомпасов.— Сказав это, Черевичный пытливо стал всматриваться в каждого из нас. Он ждал поддержки.

Я хорошо знал Ивана Ивановича и

глубоко уважал этого «отчаянного» летчика, как говорили о нем на Севере. Много раз мы бывали с ним в сложнейших ситуациях, не раз небо для нас казалось с овчинку, но мы всегда выходили из этих немыслимых условий с честью и без потерь. Нет, он не был отчаянным. Высокое мастерство пилотажа, точный расчет, глубокий анализ обстановки, знание стихии Ледовитого океана — вот что давало ему право на риск. Сотни тысяч километров мы налетали с ним над льдами океана. В пуржистую полярную ночь спасали людей, искали пропавшие самолеты, вытаскивали из ледового плена суда, вывозили с далеких островов опасно заболевших зимовщиков; более миллиона квадратных километров «белых пятен» стерли с лика земли, проникая в районы, где ранее никто никогда не бывал. А позже, перед самой войной, первыми в мире достигли Полюса недоступности, водрузив на нем алый стяг Родины.

К эпитету «отчаянный» обычно прибавляли «везучий». Да... Но может повезти человеку раз, два... Ну, десять, но не сотни раз. Везет тому, кто знает свое дело и любит его.

— Что молчишь, штурман? Найдем караван? — оторвал меня от быстро проносившихся мыслей Иван Иванович.

— Как же! — встрял второй пилот Григорий Кляпчин.— Девять судов, а это значит согласно номенклатуре судовой роли тоидцать шесть опытных штурманов не знают своего места! Что-то я не все понимаю.

— Ты, Гриша, не прав. Моряки знают свою общую ориентировку. И совсем неудивительно, что при неизвестном дрейфе да еще многодневном тумане потеряли детальное местонахождение. Мы должны исправить это положение...

— Надежда, конечно, на радиокомпас,— наконец сказал свое слово я как штурман.— Сильное обледенение оборвет наружные антенны, но это не страшно. Тут мы с Сашей Макаровым как-то на досуге проделали опыт: антенну натянули внутри лодки. Радиокомпас реагировал на рации почти нормально.

— Правда, чувствительность такой антенны, а следовательно, и радиус действия значительно уменьшаются,— заметил Саша Макаров, наш бортрадист.

— Будем готовиться к вылету,— думая о чем-то своем, проговорил командир, но в следующую секунду голос его затвердел.— Сообщите каравану: как только волна в бухте немного поутихнет, выходим. Доложите-ка, что там у них?

— По последним сведениям их несет к югу. Ледоколы окалывают транспорты, чтобы их не раздавило. Погоду дают каждый час. Вот последняя:" «Низкая сплошная облачность, полосы тумана, морось, гололед, ветер северный, порывы 20—25 метров в секунду, видимость от ноля до километра, температура — ноль».

— Да, невесело,— произнес Черевичный.— Но там десятки тысяч тонн продовольствия, техники, топлива. В Якутии, на Чукотке, в Магадане их ждут. Там все необходимое для жизни и...— не успел договорить Черевичный, как неожиданно и резко доложил Чечин:

— Товарищ командир, машина к полету готова.— Но, не выдержав официального тона, Чечин как-то по-домашнему тепло улыбнулся и добавил: — Иду на камбуз брать на борт суточный паек.

— Другого ответа я и не ждал... Выясни, сможет ли катер при таком накате подойти к гидросамолету?

— На «Петушке» работает боцман Сухоруков. Два часа назад он пытался выйти на рейд к портовому ледоколу «Леваневский», но из-за волн вернулся. Говорит, еле ноги унес.

— Под южным берегом острова должно быть тише. Там и будем взлетать.

Бухта по-прежнему клокотала. Волны не катились рядами, как это обычно бывает в открытом глубоком море, а бешено прыгали почти на месте, бросая в низкое серое небо клочья белой пены и каскады темной воды...

Через четыре часа мы были в воздухе. Плотная липкая облачность цепко охватила гидросамолет. Сквозь стекла кабины с трудом проглядывались навигационные огни на концах крыльев, часто исчезающие в снежных струях. Казалось, что у нас нет крыльев и мы несемся в бешеном потоке горной реки на хрупкой и жалкой лодчонке.

При подходе на катере к гидросамолету, а потом и выборке якорей — во время подготовки к взлету — мы сильно промокли и теперь, заменив одежду на сухую, блаженствовали в тепле кабин. Неся вахту каждый на своем рабочем месте, обменивались по внутренней связи впечатлениями. Взлет был нелегким. Когда мы выруливали под защитой высоких берегов острова Бруснева, волны отчаянно хлестали машину, вздымаясь высоко над сигарой корпуса гидросамолета. В такие минуты в кабинах наступала темнота, и только электроосвещение помогало следить за многочисленными стрелками контрольных приборов. Рулили на малых оборотах воздушных стальных винтов. В те мгновения, когда они с ревом врубались во вздыбленную массу воды, волны врывались в кабины через боковые иллюминаторы, открытые для лучшего обзора. Чтобы не отяжелить машину, непрерывно работала аварийная помпа— выбрасывала воду снова за борт.

Под высоким, подветренным берегом было значительно спокойнее. Чтобы использовать эту полосу относительного затишья, пришлось взлетать курсом 90 градусов, то есть с боковым ветром. Это удлиняло дистанцию разбега, зато избавляло от крутых и жестких ударов встречных волн.

56