Вокруг света 1984-10, страница 29

той картой, советуемся, как лучше выполнить задачу. А что, если преодолеть реку вброд правее моста, там, где она течет двумя рукавами, и подойти к хутору с фланга?

Выходим. В зловещей утренней тишине проскочили луг. Преодолеваем ручей. Машина с трудом вползает на крутой берег. Остановились, чтобы осмотреться. Холм неподалеку, открываем по нему огонь, но противник молчит. Грунтовая дорога на Корхли проходит между холмом и рощей. Моя машина впереди.

— «Рубин-четыре»! Я — «Рубин-два»! Действуем, как договорились.

— Вперед, направо, Миша! — командую Коломийцу, и машина двинулась вдоль реки.

Откровенно говоря, не знаю, что предопределило принятие такого решения, может, нежелание идти в западню... Огонь двух легких полевых орудий, стоявших в роще, подавили первыми же выстрелами. Поворачиваем к реке. Ее рукав оказался непроходимым. Задним ходом возвращаемся на дорогу, с тем чтобы подняться выше вдоль реки. Теперь впереди машина Мамонтова. На опушке леса замечаем многоствольный миномет — немцы бросили его: видимо, грозными показались наши танки. Продвигаемся на Корхли. И тут машина Мамонтова подорвалась сразу на нескольких противотанковых минах.

— «Рубин-четыре»! Живы? — спрашиваю.

— Живы,— отвечает мой друг.— Но, кажется, приехали.

— «Рубин-два, четыре»! Я — «Победа»! Возвращайтесь на прежнее направление! — слышу в наушниках приказ командира полка нам с Мамонтовым. И сразу же: — «Гром»! Я — «Победа»! Вперед! — эта команда полковника Гришина относилась уже к началу общей атаки.

Подъезжаем к подорвавшемуся танку. О немедленной эвакуации его не может быть и речи: порваны гусеницы, выбито несколько опорных катков, сломаны торсионы...

«Пока мы живы — машину не оставим»,— передал по радио Мамонтов. Это было единодушное мнение экипажа: механика-водителя Алексея Ещен-ко, командира орудия Ивана Прилепи-на, заряжающего Александра Коряв-ко. С ними осталось и отделение автоматчиков сержанта Анатолия Грибко-ва. Горстка отважных людей отражала непрекращающиеся вылазки гитлеровцев, пытавшихся во что бы то ни стало захватить советский танк. По ночам под огнем противника товарищи приносили им боеприпасы и пищу, доставляли запасные части и вместе с экипажем танка в меру возможного постепенно восстанавливали поврежденную машину. Побывал там и парторг полка Иван Чи-вире, вручивший героям правительственные награды, а самому Дмитрию Мамонтову—орден Красного Знамени. Так продолжалось тринадцать суток. А потом тихо подогнали тягач — нем

цы, привыкшие к ночному шуму двигателей неисправного танка, не обратили на это внимание. Через четверть часа прибывшие «именинники» попадают в горячие объятия своих товарищей...

Об этом мы узнали много позже. А сейчас, махнув на прощание рукой своему верному другу, на полном ходу возвращаюсь к перекрестку дорог, вклиниваюсь во вторую роту за танком Александра Малофеева.

Как только мы оказались за рекой, выстрелы противника последовали один за другим и со стороны Корхли, и справа, из рощи, и со стороны Салнаскрогс. Выстрелов с холмов больше не было: боясь оказаться отрезанными, гитлеровцы оставили их.

Наши автоматчики, не отставая от танков, перемещаются по кюветам короткими перебежками. Шедшие сзади машины пробуют обойти рощу по заболоченной пойме реки, но безуспешно. Ведем огонь с места, потерь в танках у нас пока нет. Пехоте удается просочиться в рощу — и хутор Салнаскрогс в руках атакующих. Еще несколько вражеских траншей — и мы вплотную подошли к Корхли. Наши с Малофеевым танки ворвались в этот хутор. И вдруг послышался сильный взрыв. Большое оранжево-темное облако закрыло танк Малофеева, а когда оно рассеялось, мы увидели, что танк подорвался на фугасе... Приняв вправо, укрываемся за ближайшим сараем и вступаем в неравную схватку с врагом. Вот из-за соседнего дома показалась немецкая самоходка.

— Огонь! — кричу Вовку. Но он уже произвел выстрел, и сразу же впереди сноп искр, веер кусков брони и столб огня.

— Есть! — возбужденно докладывает Вовк.

Не дожидаясь команды на заряжание, Рогов молниеносно посылает в казенник очередной снаряд, и тут же слышим: «Бронебойным готово!» Выдержка, видимо, изменила нашему наводчику, с выстрелом по второй самоходке Вовк поторопился, не дал ей полностью выйти из-за строения; по тому как она быстро скрылась, он лишь подбил ее слегка. Короткими пулеметными очередями Вовк прижимает к земле перебегавших гитлеровцев. Внимание напряжено до предела: ждем дальнейшего развития событий, ждем наши танки.

Вдруг сильный удар по корпусу, и в нашу машину, как метеорит, влетела болванка. Огонь и дым. Горим. Выскакиваем из машины и прячемся в кювете. Не умолкая, строчит вражеский пулемет. Нас прикрывают залегшие неподалеку автоматчики. В горящей машине взорвались боеприпасы; над нами пролетела сорванная взрывом крыша башни.

Немного пришел в себя. Трогаю за ноги лежащего впереди командира орудия. Спрашиваю: «Как, Борис?»—«Нормально,— отвечает,— бежим к своим». Поползли по кювету. Коломийца и Рогова не видно, да и головы нам не поднять.

Ползти к мосту через Огре мы не решились. И напрасно... Повернув вправо, пересекаем злополучный холм. И тут попадаем, как говорится, из огня да в полымя: немцы обстреливают холм из минометов, считая, что там находятся русские, а наши — чтобы помешать гитлеровцам восстановить передний край.

Укрываемся в траншее. С наганами наготове бежим по ней в сторону реки. Около одной из ниш прямо перед собой видим раненого немецкого капитана с пистолетом в руках. Стреляем в него почти одновременно. Траншея кончилась почти у самой реки. Выскакиваем из нее и сразу же падаем от взрыва. Боли не чувствую, только в ушах зазвенело. Оглушенный, я на какое-то время застыл, уткнувшись лицом в землю. Поднимаю голову и понимаю: не стало больше нашего Бориса Вовка...

Вброд перехожу речку и только тут замечаю, что из правого рукава бежит кровь. Открытый луг пришлось преодолевать перебежками. В расположении полка, откуда выступали утром, Наталья Середина быстро снимает с меня комбинезон, гимнастерку, а подошедший полковой врач Владимир Матросов обрабатывает слепые осколочные ранения правого плеча и спины. Потрясенный событиями дня, безучастный и словно осиротевший, сижу у штабной машины.

Появились легко раненный Рогов и совершенно невредимый Коломиец, горевший в танке уже в третий раз.

— А где Борис? — тихо спросил меня Коломиец, глядя на мои свежие повязки.

Сообщаю им о гибели Вовка.

После памятного боя за Корхли меня отправили в госпиталь, находившийся неподалеку от Мадоны. И какова же была моя радость, когда встретил там капитана Игленкова. Мне, шагнувшему в горнило войны прямо со школьной скамьи, особенно нравились беседы с Петром Яковлевичем, бывшим директором школы на Саратовщине. Я проникся глубоким уважением к этому скромному, исключительно правдивому человеку высокой внутренней культуры, волей судьбы ставшему моим командиром.

Здесь же, в госпитале, мы узнали, что 13 октября войска 3-го и 2-го Прибалтийских фронтов освободили столицу Латвии Ригу, что Москва салютовала и этой нашей победе.

В конце октября товарищи сообщили нам, что наш полк в недалеком будущем должен убыть за пополнением. Расставаться с родным 13-м танковым не хотелось, и мы решили возвратиться в часть, хотя раны Петра Яковлевича, да и мои еще не зажили.

Полк нашли в Курляндии, где он принимал участие в ударе по прижатой к морю 300-тысячной группировке гитлеровцев.

27