Вокруг света 1985-08, страница 6

— Я на минуту тебя, Геннадий Васильевич! На минутку! Хочу спросить насчет обстановки. Коротко, пожалуйста!

— Понял вас, понял! Вошли в полосу густого снегопада. Ветер двадцать пять — тридцать. Волны метров пять-шесть... с нарастанием. Скорость сбавили. На борту порядок. Прием!

В трубке щелкнуло.

— Волков, сосед ваш, на север штормует. Выбирай оптимальный вариант,— советовал Сергей Константинович Леонов — дежурный капитан пароходства.— Держись строго по волне, Геннадий. Желаю скорого штиля! У меня все. Отбой.

— Отбой! — машинально ответил Савельев и неохотно вложил трубку отключившегося радиотелефона в гнездо.

После короткого диалога с Леоновым у Геннадия Васильевича что-то остро шевельнулось под самой ложечкой. На какое-то мгновение он опять почувствовал себя матросом-новичком, каким когда-то после Холмской мореходки прибыл под командование Леонова на теплоход «Сибирьлес». Савельеву представились рулевая рубка лесовоза, его капитан, подтянутый, высокого роста. Из-под лакированного козырька фуражки внимательно глядят строгие глаза. Во всем облике его чувствовалась постоянная собранность. Что в рейсе, что при погрузке или швартовке к причалу, Леонов был всегда в одной и той же форме: спокоен, решителен и предельно точен. «Море небрежности не прощает»,— каждым своим жестом и поступком подчеркивал капитан «Сибирьлеса».

Что ж, в этой главной истине своего учителя Савельев ни разу не усомнился, ни разу ей не изменил, продвигаясь по служебной лестнице от матроса до капитана. Да и море поблажек не давало, преподносило уроки, которых с избытком хватило бы не на один экипаж. Вот и сейчас под гневным крылом циклона только три парома, на экране локаторе это три точки в бушующем зимнем проливе... Железная дорога не ждет. Вагоны должны быть доставлены от пункта А до пункта Б в любую погоду. Расхаживая по рубке, Савельев приблизился к локатору. Луч его, невидимо скользивший далеко впереди по гребням волн и отражавшийся от них, рисовал рябой круг на экране. Судно все ощутимей то поднималось над волной, то зарывалось в пучину. Трудно было пока понять, какого градуса держаться, чтобы избежать боковой качки. Если начнет часто переваливать с борта на борт, тогда непременно раскачает вагоны, четырьмя рядами стоящие в трюме на рельсах. Вообще-то под каждую платформу для устойчивости подведены домкраты, но бывает, что при затяжной боковой болтанке вагоны соскакивают со своих опор и даже заваливаются. А это... это уже ЧП.

— Геннадий Васильевич! — вывел капитана из задумчивости Ламец.— С Леоновым-то мне довелось поработать на том же «Сибирьлесе». Так знаешь, не помню точно в каком году, но тоже в январе, пожалуй, нас у Приморского берега чуть в тонущую сосульку не превратило. Еле-еле от шторма в бухту Рында запрятались. Несколько суток отстаивались,

«Вам еще повезло, тихая бухта рядом оказалась»,— хотел заметить Савельев, но решил не перебивать стар-меха.

— Два дня лед окалывали с такелажа и палубы. Хорошо, в ту пору как-то потеплело,— закончил Борис Иосифович. Он засобирался уходить.— В случае чего звони...— Ламец жестом попрощался со всеми и вышел.

Ночь глухо ворочалась за бортом, слепила судно снегом. Чутьем уловив направление в движении волн и определив поток ветра, Савельев распорядился изменить курс. Оказавшийся посредине пролива паром поднимался на север по сто сорок первому меридиану.

В ноль часов сменились вахтенный помощник и рулевой матрос. По счислению и показаниям приборов получалось, что судно прошло открытые портовые пункты Ильинский и Красногорск. Неистово штормило. Качка хотя и была килевой, но от этого никому не было легче. Разве что безопасней для груза. Под некоторыми вагонами домкраты попадали. Сцепленные между собой и поставленные на тормоза, вагоны со скрежетом скользили взад-вперед. Раскатиться они не могли — спереди, подобно мертвому якорю, каждую секцию состава удерживало надежное крепление. Вагоны могли завалиться только на бок, отчего Савельев и подстраховался, выбрав тот оптимальный режим движения, о котором по рации говорил ему Леонов. В последнем сеансе связи Сергей Константинович напомнил Савельеву, что впереди у него мыс Ламанон и ледовая река Сюркум...

Между собой сахалинские моряки окрестили этот район «Бермудским треугольником» пролива. Море зимой тут редко бывает спокойным. Из глубины воду поднимают ответвления теплого Цусимского и холодного Приморского течений, сверху ее гонят подолгу не прекращающиеся ветры. К набору неприятностей прибавляется опасность встречи с ледовыми полями...

На борту парома пассажиры. С непривычки их сильно укачало. Вода пошла по палубе. Значит, волна достигла восьми метров, Мороз покрепчал — минус двадцать три. Кроме двух иллюминаторов, с которых кое-как удается счищать белую корку, все остальные наглухо замуровало толстым налетом заледеневшего снега. Наружу невозможно высунуться. По скользким переходам не пройти — свалит с ног ураганным ветром. Он порвал отяжелевшую от льда главную радиоантенну,

закупорил в бортах отверстия, по которым с палубы должна стекать вода. На глазах у людей бак судна покрылся льдом.

Тяжело ухая в провалы меж волн, паром продолжал продвигаться на север. Чтобы уйти от качки, Савельев решил подняться к сплошным ледовым полям. Туда же направлялись паромы номер пять и семь. В худшем положении оказалась «пятерка». У нее сошло с рельсов и свалилось несколько вагонов. На «семерке», державшейся поближе к сахалинскому берегу, обломило антенны локатора. На пароме Савельева он еще работал, но из-за обледенения радиус его охвата уменьшился до трех миль. И, судя по тому, что на иллюминаторах слой льда все нарастал и нарастал, та же участь грозила локаторам «шестерки». А без этого аппарата экипаж становится слепым.

В третьем часу ночи шторм достиг апогея. Гигантские, казалось, назад отбрасывающие судно валы глухо ударяли его один за другим. Уменьшив обороты винта, капитан сбавил ход вначале до пяти, а затем до четырех узлов. Грузно переваливаясь через горы воды, дизель-электроход то натужено дрожал, когда боролся с высотой и течением, то, ныряя вниз, лихорадочно молотил воздух оголенными лопастями винта. Не отрываясь от локатора, Савельев ждал, что вот-вот еще прибавятся столкновения с ледяными глыбами. И первые из них он сразу отметил. Они были несильными: ледяное крошево глухо ударило паром прямо в грудь. Каскад воды обрушился на бак, рассыпая по палубе скользкие серо-белые осколки.

— Сбавь еще немного скорость! — бросил Савельев старпому.

Прокопчук рычагом управления убавил обороты гребного винта.

Не прошло и получаса, как ледяной шрапнельный душ, взлетевший от форштевня, вновь окатил нос парома до надстройки. На этот раз пенно-белый веер из мокрых кусков льда долетел до рулевой рубки. Показалось, что огромный корабль целиком ушел под ледяной вал. Так повторялось час, два. Взломанные ветром где-to северней, дрейфующие ледовые поля попадались все чаще. Но постепенно, на что и рассчитывал Савельев, прикрытые льдом волны стали положе и слабее. Хотя ветер по-прежнему не стихал, высекая скрежещущие звуки из белых наростов на оснастке.

Мощное дизель-электрическое сердце парома бесперебойно выстукивало полные ритмы, а старший /^ханик, Дед, все ходил и ходил от дизеля к дизелю, от поста энергетиков к механикам центрального пульта управления. В этой переделке достаточно чихнуть одному из ведущих дизелей — и тяжелое, но имеющее малую осадку судно поставит к волне лагом, не успеешь опомниться, как развернет. Впервые Татарский пролив так жестоко истязает паромы. Усталым, но обострен-

4