Вокруг света 1985-11, страница 48

столь впечатляющего носового отростка приходилось обходить препятствие, заводя лапу под нос, чтобы доставить пищу ко рту.

Мы подплывали все ближе и ближе, пока наконец обезьяны не встревожились. С поразительным для таких крупных созданий проворством они взобрались на деревья и исчезли среди листвы.

Отсняв носачей, мы покинули полуобжитый приморский край и пустились в плавание по местам, где сохранился первозданный богатейший лес. На пятый день катер подошел к деревушке. Крыша торчала на высоком берегу, едва различимая среди пальм. Глинистый откос круто сбегал к воде, до жилья надо было подниматься метров сто, не меньше. Мы сошли на берег и стали карабкаться вверх по скользким, уложенным в ряд бревнам, служившим ступенями.

Селение даяков состояло из одного деревянного дома длиной примерно сто пятьдесят метров, крытого дранкой и вознесенного над землей на трехметровых сваях. Вдоль всего фасада тянулась веранда, где толпились обитатели, наблюдая за нашим прибытием. В дом надо забираться по наклонному бревну. У входа нас встретил величавого вида старец — петингги, глава клана. Сабран приветствовал его по-малайски, мы представились, и старик повел нас по общинному дому к месту, где можно было спокойно сесть, закурить и поговорить о деле.

Стропила дома поддерживала колоннада из толстых бревен железного дерева. Возле карниза многие бревна были украшены фигурами зверей. По соседству с резными украшениями в колонны были воткнуты расщепленные бамбуковые палочки с насаженными на них вареными яйцами и рисовыми пирогами — подношения духам. С балок свисали на шнурках покрытые пылью глубокие чашеобразные подносы, в которых лежали дары божествам.

Между колоннами на специальных распорках покоились длинные барабаны. Коридор был выстлан огромными тесаными досками. Одной стороной он выходил на веранду, а за ним располагались жилые комнаты — по одной на семью.

Дом выглядел внушительно, хотя признаки упадка бросались в глаза. Местами провалилась крыша, кожа на барабанах потрескалась, пол кое-где подгнил и был источен термитами. К торцам здания примыкали ряды могучих столбов в окружении банановых и бамбуковых деревьев: когда-то строение продолжалось еще в обе стороны, а потом кровля рухнула.

Большинство сидевших на веранде были одеты в майки и шорты — мода из внешнего мира проникла и сюда, вытеснив традиционные даякские костюмы. На лицах людей постарше были видны шрамы — следы ритуальных обрядов, через которые они прошли в юности, когда обычаи предков еще сох

ранялись в неприкосновенности. Мочки у некоторых женщин были оттянуты почти до плеч: еще в отрочестве им продели в уши тяжелые серебряные кольца. На руках и ногах густо синела татуировка.

Мужчины и женщины жевали бетель, отчего рот у них был устрашающего багрово-красного цвета, а зубы стерты чуть ли не до десен (в состав жвачки входит известь). Пол коридора был весь в красных пятнах — даяки то и дело сплевывают слюну, выработка которой стимулируется жвачкой, Из молодежи мало кто жует бетель, они предпочитают надевать на зубы золотые коронки, что считается особым шиком среди даякских модников.

Петингги рассказан, что в свое время неподалеку от общинного дома поселились католические миссионеры, построили церковь и школу. Деревенские жители, принимая новую религию, выбрасывали черепа, хранившиеся из поколения в поколение и служившие напоминанием о доблести предков (черепа врагов были военными трофеями). Вместо них налепили на стены литографии на религиозные сюжеты. Миссионеры проработали в здешних краях более двадцати лет, но за этот срок им удалось обратить в христианство не больше половины жителей деревни.

Вечером, когда мы ужинали на палубе катера, один даяк ловко спустился по бревнам к реке, держа за ноги хлопающую крыльями белую курицу, вскарабкался на борт и преподнес нам пти» ЧУ-

— От петингги,— торжественно сказал он.

Кроме того, он принес приглашение — сегодня ночью в общинном доме будет музыка и танцы по случаю свадьбы. Нас просят пожаловать.

Мы передали брусок соли в качестве ответного подарка петингги и сказали, что с радостью принимаем приглашение.

Вечером обитатели деревни собрались в круг на веранде. Невеста, красивая девушка с овальным лицом и гладкими, зачесанными назад черными волосами, сидела, опустив глаза, между отцом и женихом. На ней был дивный ярко-красный головной убор, усеянный бисером, и вышитая юбка. Две женщины постарше колыхались в величавом танце перед новобрачной при мерцающем свете заправленных кокосовым маслом ламп. На головах у них были расшитые бисером шапочки, отделанные по краям тигриными зубами; танцуя, они обмахивались длинными веерами из черно-белых хвостовых перьев птицы-носорога. На противоположной стороне голый по пояс мужчина играл бесконечную мелодию на шести лежащих на подставке гонгах. Когда мы вошли, петингги встал и усадил нас на почетные места возле себя. Он с любопытством разглядывал принесенный зеленый ящичек. Я попытался объяснить, что он улавливает звуки. Старейшина

ничего не мог понять. Я незаметно установил микрофон, несколько минут записывал музыку и, воспользовавшись паузой, проиграл ее.

Петингги жестом остановил танец, подозвал музыканта, велел ему положить инструмент в центре круга и сыграть другую мелодию, повеселей. Меня же он попросил записать. Возбужденные неожиданным поворотом событий, дети начали верещать так громко, что музыка потонула в общем гомоне; боясь разочаровать хозяев плохой записью, я приложил палец к губам, призывая публику к спокойствию.

Прослушивание записи имело фантастический успех, и, когда пленка кончилась, дом наполнился раскатами смеха. Петингги расценил это как собственный триумф и, взяв на себя роль импресарио, образовал очередь из добровольцев, жаждущих спеть в микрофон. Глядя, как он увлеченно готовит народ к звукозаписи, я вдруг заметил одиноко сидевшую и всеми забытую невесту; мне стало стыдно за то, что я нарушил ее праздник.

— Машинка устала,— сказал я.— Больше не работает.

Танцы вскоре возобновились, но уже без прежнего пыла. Все неотрывно смотрели на машинку, от которой ожидали дальнейших чудес. Я упаковал магнитофон и отнес его на катер.

На следующее утро праздник продолжался. Теперь наступил черед мужчин. Они плясали под оркестр, состоявший из барабанов и гамбуса — трехструнного инструмента, похожего на гитару. Большинство были в длинных набедренных повязках, со щитами и мечами в руках. Мужчины степенно топтались перед хижиной, неожиданно высоко подпрыгивая и испуская при этом боевой клич. Среди них выделялась фигура, с головы до ног покрытая пальмовыми листьями, в белой деревянной маске с длинным носом, раздутыми ноздрями и двумя зеркальцами вместо глаз.

Я чувствовал неловкость за непрошеное вторжение в жизнь деревни, но мои опасения были напрасны: даяки разглядывали нас с не меньшим любопытством, чем мы их.

Мы пообещали щедрое вознаграждение каждому, кто принесет какое-нибудь животное. У нас не было сомнений, что самый неповоротливый и неумелый охотник-даяк поймает за неделю больше зверей, чем мы за целый месяц. К сожалению, нашим предложением никто не заинтересовался. В чьей-то семейной комнате я увидел валявшиеся на полу перья одной из самых красивых и элегантных птиц Борнео — фазана аргуса.

— Где птица? — спросил я страдальческим голосом.

— Да вот она,— ответила хозяйка, ткнув пальцем в ощипанную и уже раз

46