Вокруг света 1989-05, страница 37

риалы, круглую древесину доставляют сюда морскими судами за тысячи километров, тогда как плавник, которого здесь многие тысячи кубометров, не используется. Достоверно известно, что никто и никогда его не собирал, хотя бы с целью охраны окружающей среды. Между тем у этого леса есть конкретный хозяин — сплавные конторы. Несут они ответственность за зачистку берегов рек, но почему-то не отвечают за чистоту морского побережья у впадения подведомственных им рек. Десятки лет онежский, печорский, обский, енисейский, хатангский, ленский, колымский лес носится по северным морям, и никому до него нет дела. Что же происходит? Где же предел этому бездумному расточительству?

Сходили к могиле Прончищевых. Неприятное зрелище, могила разворочена, как будто плугом по ней прошли.

— Хотели прах перенести на новое место, где установлен памятник, повыше, а выкопать останки не смогли, вечная мерзлота. Так и бросили...

Да, могилу привести в порядок оказалось некому. Все были заняты более ответственным мероприятием — открытием нового памятника Прон-чищевым. Отшумела очередная кампания, и все разъехались. А старое надгробье, под которым так и остался прах первопроходцев, оказалось разоренным.

— Я в этой затее не участвовал,— как бы угадав мои мысли, сказал Александр, словно извиняясь перед заезжим человеком за происшедшее.

Кому пришла в голову мысль перенести прах и установить памятник на новом месте? Разрушение берега, где стоит могила, процесс многолетний, к тому же берег нетрудно укрепить. Скорее всего, стыд за тот хлам, который окружает захоронение, заставил подумать о новом месте — на склоне чистого холма, рядом с захоронениями коренного населения. Забегая вперед, добавлю, что через несколько дней с очередной полярной станции я связался по рации с Усть-Оленёком. Сообщил, что добрался. Клеменко тут же рассказал мне, что спустя трое суток после моего выхода прилетела на вертолете бригада студентов и привела могилу в порядок. Такая оперативность даже позабавила меня. Может быть, в этом деле сыграл свою роль «вокругсве-товский» вымпел на лодке и мое появление с фотокамерой у памятника?

7 июля. В ноль часов Усть-Оленёк остался за кормой. Курс 340 градусов на полярную станцию Тэрпяй-Тумса. До нее около шестидесяти километров. Погода солнечная, тихая, даже на несколько минут разделся по пояс. Прошло шесть часов, но вместо ожидаемого берега на горизонте глаз уловил белую линию, постепенно расширяющуюся влево и вправо. Лед! Пытаюсь обойти поле с запада, Два часа гребу вдоль кромки. Пошел на восток и юго-восток... Теперь сомнений нет — впереди сплошной лед.

Под ним — еще в зимней спячке море Лаптевых.

Поволок лодку к берегу. За два часа сделал пять ходок. Припай у берега мертвый — никакой воды. Отчаяние и опять предательская мысль — отступить. Вышел на береговую возвышенность, осмотрел даль в бинокль. Впереди, километрах в пяти у берега, просматривается полоска воды. Она-то и вдохнула уверенность.

8 июля. Миска, стоящая на ветру, обледенела — минус два градуса, ливневый снег. Какие контрасты в погоде! За одни лишь сутки весь набор. Греюсь, мерзну, отогреваюсь. Временами пускаюсь бегом, кровь разогнать. Пока таскаю плавник на костер, глотаю дым, мерзну. Хотя и кострище отменное, но под стать ему и ледяной ветер. Всякие нехорошие мысли лезут в голову в такую погоду при полной неизвестности ледовой обстановки. Хочется в тепло, уют, в парную баньку, к людям.

9 июля. Ветер стихает. Ложусь на компасный курс 300 градусов — туман такой, что ничего не видно. Надо добывать природный корм, сроки путешествия становятся неопределенными. Готовлю ружье и скоро бью налетевшую утку. Вот напасть, надо же туману взяться, подстреленную утку так и не нашел. Словом, не везет. Через час началась лавировка, стал обходить ледовые барьеры. Курсы разные, как у порядочного ледокола — вплоть до обратного.

10 июля. Воскресенье. Тихо, солнечно. В такую погоду грести бы да грести. Курс — север. Странное, наверное, со стороны видение: в безлюдном месте, в упряжи человек тянет лодку по бескрайнему ледяному полю, по океану. Куда, зачем? К цели. Достижение ее всегда было вершиной человеческих дел.

В три часа останавливаюсь, чтобы приготовить горячую пищу. Хорошо, что на берегу набрал дров. Теперь «Пелла-фиорд» превратилось в дровяной склад. Костер на льду. Делаю ложе из трех сырых дровин и развожу на нем огонь. Прилаживаю котелок...

Снова в лямку. Слева в 4—5 километрах высокий берег. Самый раз даль посмотреть. Беру ружье, бинокль, фотоаппарат, иду к нему. Воды все нет и нет. Стал возвращаться, смотрю — в тундре белая точка, наверное, полярная сова или чайка. Нет, точка крупная, движется. Рассматриваю в бинокль. Не верится, покрутил настройку — белый олень! Здоровенный бык с могучими рогами. Не пасется, а величаво, достойно, будто сознавая свою редкость, уходит от меня.

В прилив удалось пройти на север еще пять километров, но никак не могу обогнуть мыс — мель все уходит и уходит мористее. Стал рассматривать горизонт и заметил антенны. До них более десятка километров. Надо идти на станцию. Собираю все ценное в рюкзак.

Вдруг лодка, прочно сидящая в песке, стала покачиваться и вскоре всплыла. Бросил все пожитки на нос, погреб до чистого льда, вытащил на него лодку, потащил, сколько можно, опять спустил на воду. Маневр повторялся до тех пор, пока перед самой поляркой лодка не оказалась в чистом от льда глубоком канале шириной 25—50 метров. Это была обычная трещина с ровным сколом льда толщиной до полутора метров. Станция расположена на возвышенном берегу. Уже поравнялся с домами, как увидел человека, бегущего к лодке.

Сидим в доме, беседуем.

— Станция наша с грифом ТДС, труднодоступная, значит,— рассказывает начальник Александр Афанасьевич Бердник.— Живем четверо, хотя по штату должно (лыть семь человек.

Сам Бердник давно на Севере, только на этой станции работает восемь лет. Хороший хозяин — это заметно. На станции порядок и дисциплина. Пробыл я гам четыре часа, а он дважды в положенное время, извинившись, уходил снимать показания метеорологических приборов. В кают-компании есть даже доска объявлений. Это, наверное, маленькая психологическая хитрость Александра — все, как на материке, будто на материке.

При встрече с механиком станции Владимиром Сабельниковым я, отстаивая реальность проведения путешествия в подобных условиях, показал несколько «ледовых» снимков из экспедиции 1978 года через Карское море и журнал «Катера и яхты» с очерком об этом походе.

Владимир держит в руках журнал и, глядя на меня, загадочно повторяет: «МАХ-4, МАХ-4...»

— Что,— спрашиваю,— знакомая?

— Знакомая. В 1975 году жил я в Тобольске, видел лодку. Разговоров было! А теперь, спустя тринадцать лет, у черта на куличках и с капитаном встретился. Бывает же такое!

Бердник показал свое хозяйство, посетовал на трудности. Они для всех подобных станций одинаковы: нехватка запчастей для трактора и дизелей, отсутствие стройматериалов, краски, железа; замена полярников; продукты подорожали, а пайковые все те же 50 рублей, не добудешь мяса и рыбы — зубы на полку клади.

Поинтересовался, почему так много собак держат, пять здоровых псов.

- Года два назад станцию взяли в плен пять медведей, три взрослых и два медвежонка,— рассказывал Бердник.— Днем отходили метров на пятьдесят, а ночью в окна заглядывали. Год голодный был. На улицу не выходили, работа стояла. По рации вели переговоры с начальством, как быть? Медведь белый в Красную книгу занесен. Начальство, в свою очередь, Москву беспокоило. В конце концов разрешили взрослых отстре-лягь, а за медвежатами прилетел

з*

35