Вокруг света 1995-01, страница 16

Его распоряжения, вызывая возмущение каирцев, подчас были просто нелепы. Однажды он приказал перебить всех собак в городе, затем запретил продажу пива, вина и излюбленных кушаний. Все нарушители безжалостно лишались голов.

Народ заволновался, когда он решил вырубить виноградники и вылил мед в Нил. Наконец терпение людей совсем истощилось после того, как он запретил выходить женщинам на улицу, а сапожникам — шить женскую обувь.

Совершенно обезумев, Хаким как-то ранним утром тайком уехал на ослике из своего дворца к вершине Мукатгама. На следующий день халифа видели, скитающимся по горам, а затем его следы исчезли. Лишь через несколько дней стражники обнаружили на дне глубокого колодца изрезанный ножами халат Хакима.

Так кончилась жизнь этого безумного халифа, но народ сохранил в памяти не только его преступления, но и добрые дела: сооружение мечети, украшение города, поощрение искусств, литературы. Но это, пожалуй, были прихоти всемогущего правителя.

— Какие только беды не пережили несчастные жители Каира. Слышали о страшном семилетнем голоде? — спросил один из мастеров. — Тогда было так трудно достать еду, что горсть муки можно было выменять лишь на такую же горсть драгоценных камней. Когда лошади, ослы и даже собаки были съедены, отчаявшиеся и оголодавшие люди стали поедать друг друга. Беспечных прохожих ловили веревкой, спущенной из окна,, затем жертву поднимали наверх, убивали, разрезали на части и съедали.

— А знают ли уважаемые гости о знаменитой султанше по прозвищу «Жемчужное Дерево»? — сказал усатый парикмахер, допивая второй стаканчик чая. — Так ее прозвали в народе после смерти мужа: она оплакивала его три месяца, пока не вернулся сын из Месопотамии, чтобы взять управление страной в свои руки. Но когда дела у него пошли плохо, мать наняла убийц, а после смерти сына провозгласила себя правительницей. Придворные вынудили ее к замужеству: она стала второй женой Айбека из рода Мамлюков ¹. Но тот, не выдержав своенравного характера новой супруги, задумал жениться еще раз. Разузнав о его намерении, Жемчужное Дерево в приступе ревности убила Айбека. Но тут султаншу постигла жестокая кара: первая жена Айбека собственноручно забила ее до смерти и повелела сбросить ее тело со стен каирской Цитадели.

Мастера минуту помолчали, а затем владелец лавки-мастерской «Дети Мохсена» задумчиво произнес:

— Да, страшное наступило время, когда семья Айбека захватила власть. Султаны тогда правили лет по пять, не больше, и погибали от рук соперников, а их вражда выплескивалась подчас на улицы, и во время кровопролитных сражений приходилось даже на неделю закрывать ворота Хан аль-Халили.

Мамлюкские султаны правили страной в течение почти трех веков, когда Египет был завоеван турками-османами. Они выдвигались из среды мам-люкских отрядов, воинов-рабов тюркского или кавказского происхождения — (прим. автора).

— Интересно, откуда все-таки пошло название этого района — Хан аль-Халили? — спросил я.

И услышал, что, вероятно, базар назвали в честь султана Апграфа Ха-лиля, сына одного из первых мам-люкских правителей. Но может быть, его название связано с именем купца, привезшего в Каир цветное стекло. Звали купца Гаркас, а родом он был из города Халиль.¹

Таким экскурсом в историю названия базара завершилась наша беседа.

— Кстати, — на нашем базаре до сих пор торгуют цветным стеклом, — сказал один из мастеров — и лавка находится не так далеко отсюда.

И вот мы снова пускаемся в путь по узким улочкам, где над толпой плывет какофония звуков, доносящихся из сотен крошечных мастерских. Теперь, после встречи с чеканщиками, хочется произнести гимн в честь каирского ремесленника, который способен из любых обрезков жести или обрубков дерева изваять чудо искусства или, по крайней мере, сделать очень полезную в хозяйстве вещь, а уж знанием разных историй и преданий о своем городе может соперничать с маститыми знатоками. Я попробовал, но не мог сосчитать, мастера скольких профессий угнездились лишь на одной коротенькой улочке. Вот из открытых дверей мастерской вырывается стрекот швейных машинок: только попросите — сошьют что угодно, пока вы пьете поблизости чашечку кофе. А рядом шьют обувь, прямо тут же снимая мерку с ноги клиента; отливают в песочных формах медные замки — выбирай любой; мастерят керосиновые фонари и кальяны. И если покупок наберется целая гора — не беда, тут же можно купить тележку, накрыть все только что пошитым брезентовым шатром и увезти домой.

А на параллельной улице, словно по контрасту с соседним «блошиным рынком», можно зайти в один из антикварных магазинов и полюбоваться европейскими гобеленами, висящими над резным индийским шахматным столиком, на котором доска и фигурки вырезаны из настоящей слоновой кости. Под стеклом лежат французские кремниевые пистолеты и коллекции древних монет, сияющие золотым и серебряным блеском.

Из таинственного полумрака антикварного магазина выходим на залитый жарким солнцем тротуар и снова отправляемся на поиски лавочки с цветным стеклом. Тем временем Володя Беляков рассуждает об одной из версий названия базара.

— Все же, по-моему, базар назван не в честь султана, а в честь торговцев из библейского Хеброна, Халиль — по-арабски «Аль-Халили», значит «житель города Халиль», в том числе, и купец. Оттуда приезжали торговцы с разными товарами, привозили и цветное стекло. На базаре купцы-хебронцы занимали целые ряды. Скорее всего, здесь у них был и постоялый двор — «хан». «Хан-аль-Халили» буквально означает «постоялый двор купца из Хеб-

^ Халиль — арабское иносказание еврейского названия города Хеврон (Хеброн) — (прим. ред).

рона», одного из которых, кстати, вполне могли звать Гаркас...

Наконец мы подходим к довольно ветхому дому и видим в небольшой витринке бокалы и вазы, кувшины и блюдца со стаканами — все переливается в лучах солнца зеленовато-голубым цветом. Это главная особенность хебронского стекла: оно всегда выдержано в голубых и зеленых тонах, а вторая — отличное качество.

Молоденький продавец в современной майке с рисунком не стал нас убеждать, что его лавка самая старая на базаре и что посуду сюда привозят именно из Хиброна. Он чистосердечно признался, что фабричка, где изготовляются все эти прекрасные бокалы, находится неподалеку.

— Туда лучше всего добраться пешком, — сказал нам продавец, кивнув в сторону ближайшего переулка, старайтесь только никуда не сворачивать. Хотя для вас там будет грязновато, — добавил он.

«Грязновато» — это не то слово, которое способно передать все то, что нам встретилось на пути. Вначале мы обходили груды лука и чеснока, наваленного прямо на тротуары и мостовую, которые с трудом объезжали повозки и автомобили. Я даже прозевал тот момент, когда одно старенькое «авто» вынырнуло из-за высоченной горы чеснока и слегка толкнуло меня под коленки.

Правда, оно моментально остановилось, сразу же собралась толпа зрителей: шофер что-то виновато объяснял, женщины сочувственно цокали языками, и все отчаянно жестикулировали и громко кричали. Так они и продолжали обсуждать происшествие, хотя мы уже успели уити далеко вперед. Подобные сценки я не раз наблюдал на улицах, причем эмоций и шума всегда было достаточно, а вот до драк дело не доходило. Все кончалось мирно, и добро душные каирцы расходились улыбаясь и посмеиваясь, словно возвращались из театра.

Чем дальше мы углублялись в жилые кварталы, тем больше под ногами попадалось объедков, арбузных корок, приходилось просто перешагивать через кучи мусора, в которых копались нищие, кошки и собаки.

Не могу, в подтверждение своих впечатлений, не привести слова знатока столицы Египта Джеймса Олд-риджа, три года изучавшего этот город, чтобы написать свою книгу «Каир»:

«Нищета здесь напоминает океан, на просторе которого, как острова, разбросаны памятники романтического прошлого. Никакая романтика не может заслонить очевидный факт, что это прежде всего трущобы. Оторвитесь на момент от созерцания старинных улочек и взгляните на страшные ветхие дома: кое-где пять человек ютятся в крошечной комнатке, другие спят и едят под лестницей, живут в лачугах, сложенных из керосиновых бидонов на крыше, или валяются на балконах вместе с курами и козами. Здесь не может быть речи о гигиене, почти каждый страдает той или иной болезнью. Каждый дом на этих улочках — кишащий людьми улей».

Да, тут не до сказок Шехерезады, но эти слова в точности соответствуют действительности и совпадают с моими впечатлениями.

14