Юный Натуралист 1968-05, страница 7

снеговые изломанные вершины. До гор уже далеко. Так же как и до моря с ажурными нефтяными вышками, забредшими по колено в свинцовую неприветливую воду. Вышки были вчера. А еще раньше другое море, ласковое и тихое. Море у Ленкорани.

У любого места необъятной земли нашей обязательно отыщется что-то особенное, чем славно оно, если не на весь свет, то на округу. Березовая роща, например, где-нибудь под Рязанью, прозрачней и солнечней которой вряд ли сыщешь, или таежное озеро в лесной глухомани — рука устанет забрасывать удочку, так часто и споро хватает насадку прожорливый окунь, или невысокие с виду горы в отрогах Саян, где, передразнивая тебя, долго не затихает далекое эхо. Словом, сколько ни перечисляй укромных уголков, всегда найдется человек, которому один из них давно пришелся по сердцу. Подчас он и сам не скажет, откуда взялась такая любовь: взялась, мол, и все тут.

Но есть места удивительные. Щедро и богато одарила их природа. Ничего не пожалев из своих кладовых, собрала на небольшом пятачке земли столько диковин и редкостей, что с избытком хватило бы на многих. Такова Ленкорань.

Долина начинается с перевала, город с вокзала, море начинается с маяка. Причудливая, словно огромная кегля, башня ленкоранского маяка ушла от моря. Снизу она кажется высокой, выше снежных, пригашенных дымкой гор, что, раздвинувшись в стороны, выпустили из своих тяжелых зубчатых стен зеленый ковер долины.

На самом острие башни незатейливое сооружение, перекрещивающиеся треугольники тросов. Это сигнализация службы погоды. Сюда каждый раз смотрят моряки, прежде чем выйти в море: нет ли угрожающего предупреждения: «Скоро шторм».

Чем бы ни привлекал тебя край, какие бы удивительные встречи ни обещал впереди, но если ты приехал к морю, сначала идешь к нему. Вот оно совсем рядом. Осторожно, боясь удариться о песчаный обрыв, набегает зеленоватая волна. Откатываясь, оставляет на песке пузырчатые змейки пены, чтобы захватить их с собой при повторном набеге. У самой воды возятся мальчишки. Длинными суковатыми палками гоняют по желтой отмели консервную банку. Мне не до них. Я еще не успел отдышаться, не успел остыть от духоты железнодорожного вагона, вдоволь глотнуть свежего, бодрящего воздуха. Словно специально прибило волной к

ШИРОКА

С IP А Н А М О Я

берегу разлапистый корень карагача. Вода ушла, солнце высушило корень, и видно, многим приглянулась эта изогнутая скамья: до такого блеска отполировали ее люди. Я сижу на карагаче. Смотрю, как играют на волне чайки. Они уже успели позавтракать и теперь, довольные, ленивые, отдыхают, подставляя нежарким еще солнечным лучам то одно крыло, то другое. Издавна называют Каспий седым. За грозные осенние штормы, что гонят и гонят к берегу крутые, накатистые волны. За промозглые туманы, когда тяжело дышать от тягучей сырости, остается только ждать, пока разорвет в клочья солнце густую, непроницаемую пелену. И все-таки он добрый и приветливый, старый седой Каспий!

Добрый тихим шелестом волны по утрам, когда видно далеко-далеко, добрый солнцем, что рождается в его пучине. Медленно поднимаясь из воды, оранжевый шар его катится по волнам, и тогда загораются горы и теплеют синеватые языки ледников. А горы здесь особенные. Горы Талыша! Не увидеть их — значит упустить самое главное, о чем потом долго будешь жалеть.

«Идешь в горы, оставляй лихачество дома, — сказал мой проводник Рустам Азизбеков. — С горами шутить нельзя. Это обязательно кончается плохо». У Рустама висит через плечо старая двустволка. Ремень часто сползает, только успевай поправлять, но Рустам доволен. Мне кажется, что ружье лишняя обуза, не охотиться же пришли мы сюда. Медленно бредем мы по высохшему руслу ручья, ноги вязнут в голубоватой глине, невольно ждешь спасительного камня, чтобы соскоблить с ботинок липкое, тяжелое месиво. Рустам рассказывает:

— Это случилось не здесь, а в отрогах Боз-Дага. И горы-то там пустяковые — одно слово, холмы. Только холмы эти знамениты фисташковыми рощами и арчой — так называют у нас можжевельник. Но такие попадаются склоны, вроде бы и не крутые, а вот зацепиться не за что. И что дернуло меня сократить тогда путь! Полез напрямую, на самую голую осыпь. Думал, пере