Юный Натуралист 1980-01, страница 43

43

НЫРЯЛЬЩИК

Мне часто снится скала над морем, костерок и возле него мальчишка с большой, сказочной рыбой у ног. А наяву я вновь и вновь вспоминаю, как прошлым летом приехал в один из приморских поселков на востоке Крыма, чтобы загарпунить светлого горбыля.

Стоял полный штиль. Каменистый берег дышал, как раскаленная печь. Чахлые кусты держи-дерева казались мертвыми на серых скалах. Над морем висела туманная дымка. Я слышал, что такая дымка к шторму. Может, и так. Только на этот раз все было иначе.

Ночью внезапно задул норд-вест. С гор сползли дождевые тучи и к утру плотно затянули небо. Вода в заливе стала зеленой и злой, как кошачьи глаза. Но шторма не было, лишь сильные шквалы подымали рябь у берегов. За ночь температура воды упала до пятнадцати градусов.

Без гидрокостюма нечего было и думать об охоте. Те несколько ныряльщиков, которые промышляли здесь до меня, уехали на южный берег. Я остался. Не потому, что собирался плавать, просто мне нравились голые пустынные берега, куда еще не проникли отдыхающие.

Целые дни торчал я на мысе Карагач, километрах в пяти от поселка. Если верить ныряльщикам, то именно здесь, в глубоких расщелинах подводных скал, жили светлые горбыли — большие рыбы, весом до тридцати килограммов. Один пловец уверял меня, что своими глазами видел это страшилище, однако стрелять не решился: как бы такая туша не утащила ружье вместе с гарпуном... Ш

Время шло, а погода не менялась: по-прежнему дул норд-вест, и тяжелые тучи провисали над морем.

Однажды я сидел у самой воды и слушал шелест гальки. Вдруг к моим ногам выбросило прибоем несколько серебристых рыбешек. Потом еще и еще... И вскоре по обе стороны от меня, насколько мог видеть глаз, берег покрылся трепещущими рыбешками. Похоже было, будто на камнях переливалась ртуть.

Я вскочил и начал собирать нежданный «улов» в полиэтиленовый мешочек из-под хлеба. Тотчас налетели чайки. Они кружились, как обрывки бумаг, подхваченные ветром, и скрипучими голосами выражали недовольство — я лишал их законной добычи.

Через несколько минут мешочек был полон рыбы, и я зашагал в поселок. Там, где тропа огибает отвесные скалы мыса, в лицо мне пахнуло дымом: кто-то жег костер из сухих водорослей. Белые густые клу

бы подымались с подветренной стороны огромной базальтовой глыбы, которая обрывалась в море.

До~сих пор ни один человек не появлялся на мысе. Может, ныряльщик какой? А может, рыболов? Бывают такие чудаки — едут на море ловить рыбу удочками...

У костра сидел мальчонка лет девяти. Он был босой и без рубашки, в длинных, ниже коленей, трусах, перехваченных веревочкой чуть ли не под мышками.

Мальчик поднял голову и с любопытством уставился на мой полиэтиленовый мешочек. Скорчив рожицу, он спросил, как мне удалось изловить такой косяк рыбы.

— Сетью, — сказал я.

— Брось обманывать. Меня не проведешь... — Он ткнул пальцем в сумку. — Это камса. Ты ее дохлую на камнях собирал. Она от дельфинов тикает, ну и выскакивает на мель.

В залив действительно заходили дельфины, но я никогда бы не подумал, что между их появлением и моим «уловом» существует какая-то взаимосвязь.

— Слушай, — он вскинул на меня глаза. — Дай ружье. Я тебе зараз лобана загарпуню.

— Уж не собираешься ли ты плавать?

— А то как же! — сказал мальчик. — Я уже нырял. Видишь, — он показал на воду.

Только тут я заметил огороженный камнями маленький бассейн, в котором тихо плескались какие-то рыбы. Это были три крупные скорпены! Они широко раскрывали непомерно большие пасти и угрожающе топорщили колючие плавники.

— Я их с камня выследил, — сказал мальчик. — Сверху все видно. Хочешь посмотреть?

Вслед за мальчишкой я вскарабкался на базальтовую глыбу. На ровной площадке в два квадратных метра лежала какая-то мешковина, придавленная по углам камнями, а на ней — ржавый гарпун с деревянной ручкой и старые очки из противогаза.

— Сам сделал, — мальчик показал на гарпун. — И еще помог мне дядя Иван, кузнец. Я ему тоже помогаю...

— Хороший гарпун, — сказал я.

Мы примостились на краю глыбы. Под нами была глубина метров пять. Собственно, это было не дно, а вершины причудливо нагроможденных скал, основания которых терялись в чернильной толще воды.