Юный Натуралист 1987-02, страница 48

46

поварском колпаке, он тяжело бежал, широко размахивая руками. И тут все услышали переполненный радостью его голос:

— Хлопцы, Беглая явилась!

Наливайко крепко обнял упругую шею

лошади, а та копытом гребла землю и, потряхивая утыканной колючками репейника гривой, отвечала на ласку хозяина, изредка всхрапывала.

Повар накормил, напоил лошадь, и она, подрагивая мышцами, как бы в знак благодарности, склонила к нему голову. Потом Наливайко рассказал товарищам такую историю:

— Стоял июль сорок первого года. Часть, в которой я тогда служил, оказалась в окружении. Неожиданно в расположении нашего подразделения появился штабной офицер. Подошел к старшине и вполголоса сказал: «Кухню подорвать, лошадь пристрелить — приказ сверху. Ночью будем выходить из окружения».

«Как же так, такую труженицу?» — вмешался я.

«Никаких обсуждений. Приказ»,— оборвал меня командир.

Это был страшный приказ. Я отдал последний овес Беглой и напоил ее. Ко мне подошел старшина.

«Не печалься, ничего не поделаешь. Война — она, брат, такая, сердобольничать не велит. Отведи подальше в лес, чтобы бойцы не видели».

Мне стало жутко. Я вспомнил гражданскую войну. В ноябре 1920 года остатки врангелевщины были выбиты с последней косы Крымского полуострова. Красноармейцы, среди которых находился и я, вышли к обрыву и, увидев море, оцепенели: рядом с берегом вода была красной от крови. Крутой склон скалистого берега тоже был окровавлен.

Перед отступлением беляки уничтожали все, что могли,— и мосты, и дороги, и склады. Но уничтожить огромное количество лошадей было трудно. Они стреляли их на краю обрыва, и лошади падали в море. Туши были в воде по всей линии прибоя. Они шевелились от движения волн, бугрились в пенисто-красной морской воде, и от этого леденило душу. Дул холодный осенний ветер. Взволнованное море жевало и жевало мертвые табуны. Потом меня еще долго преследовали кошмарные сны.

Нет, не смогу сделать такое...

Вечерело. Серое небо моросило, казалось, оно оплакивает мое горе. Взял я винтовку и повел Беглую на лесную опушку, где зеленели высокие травы. Когда привел и снял узду, сказал на прощанье ей: «Пришла пора нам расстаться. Пасись на вольных лугах. Мы скоро вернемся! Только бы поскорее одолеть ненавистного фашиста».

Старшина, добродушный парень, понятно, догадался, что я отпустил Беглую.

В ту ночь штурмовым группам, в которые

была срочно переформирована наша часть, удалось вырваться из окружения. Вскоре я получил новую кухню и другую лошадь. А спустя еще некоторое время наша дивизия вместе с другими частями перешла в контрнаступление. В минуты затишья между боями я часто вспоминал не раз выручавшую нас Беглую. Потом после ранения меня направили в этот полк. Почти два года длилась разлука, и наконец-то свиделись! с

Где все это время находилась Беглая — осталось тайной. И лишь по некованым и стоптанным копытам можно было догадываться, что она или бродяжничала, или сбежала от плохого хозяина, который не мог даже подковать ее.

Повар направился в блиндаж, где отдыхал старшина.

— Радость-то какая: Беглая явилась! — сообщил он новость.— Та самая, что тогда в окружении...

— Что ты говоришь? — удивился старшина.— Вот кстати! Понимаешь, солдаты устали, выбились из сил, что называется. Так вот, командир полка решил завтра устроить скачки. Вместо концерта, что ли, чтобы поднять дух в полку. Когда я узнал об этом, признаться, затужил. Кобыла-то наша ездовая — старая: какая из нее бегунья? А Беглая — совсем другое дело! Глядишь, еще призером станет...

Старшина вышел из блиндажа и направился к Беглой, стоявшей возле кухни. Он знал эту лошадь. Они вместе с Наливайко выходили тогда из окружения, вместе их потом ранило и вместе опять-таки свела судьба служить в одном подразделении. Придирчиво осмотрев копыта, он отметил:

— Дело дрянь. Раскованная лошадь — не помощница. А весь запас подков вышел, должны вот-вот подвезти. Но когда? Придется вести лошадь в ближайший населенный пункт и там подковать. Причем немедленно. Что ни говори, а лошади — основная тягловая сила в подразделении. К тому же завтра скачки.

Повар потер лоб. Задумался. Ему вспомнилось, как в прошлую зиму расковалась ездовая лошадь, скользила по льду, падала. А подков тоже не было. Он обошел семь деревень, пока нашел четыре подковы и «обул» лошадь.

Старшина полез в полевую сумку, достал карту и, рассматривая ее, сказал:

— До ближайшего населенного пункта километра три, не больше. Надень узду на Беглую — и пойдем...

Еще издали увидели приземистую деревянную избушку с высокой металлической трубой. Глядя на нее, старшина сказал:

— Похоже, кузница.

Когда приблизились к избушке, оказалось, что дверь закрыта на замок.

— Оставайся здесь с лошадью, а я пойду в деревню на поиски кузнеца,— сказал старшина повару.