Костёр 1968-08, страница 32

Он лежал на спине, глядя в низко нависший черный потолок.

— Одному не совладать, — сказал Бабушкин. — Вдвоем оно сподручней. Вот вместе с вами и откроем мастерскую.

— Шутить изволите, сударь? — возмущенный Илья Гаврилович даже надел пенсне, словно хотел получше разглядеть Бабушкина. — Вы слесарь. А я — юрист, присяжный поверенный. Я и паяльника-то никогда в руках не держал!

— Ничего, ничего, — улыбнулся Бабушкин. — Научу. И слесарем, и жестянщиком сделаю. И столяром. Говорят, из присяжных поверенных как раз превосходные столяры получаются.

— Смеетесь?! — вспыхнул Хоменчук. — Я сказал — нет, и все.

— Так... Значит, нет? — Бабушкин насупился. — Значит, не хотите помочь? И это по-товарищески? Одному же мне не осилить. Подсобите хоть только начать, наладить мастерскую, а там — как угодно...

Долго еще упрямился Хоменчук, но, как ни отбивался, пришлось ему встать.

Пошли к Бабушкину.

— Во-первых, надо смастерить верстак, — сказал Бабушкин.

Два дня потратил на этот проклятый верстак. Все было трудно. Доски — где их тут возьмешь? Все же нашли. На берегу Яны откопали из-под снега старую развалившуюся лодку. Разобрали ее — вот и доски. Гвозди? Тоже раздобыли. Совсем немножко, но раздобыли. Хуже всего оказалось со столярным клеем. Нет, хоть умри. Ни плитки.

— Пока придется обойтись, — сказал Бабушкин. — А потом сварю. Я рецепт знаю. Будет не хуже фабричного.

В общем, сколотили верстак. Не очень красивый. Но крепкий.

Поглядеть, как они мастерят, в юрту набилось много якутов.

Старики сидели на лавках у огня, сосали свои коротенькие трубочки и изредка — коротко и солидно — давали советы.

Тут же хозяйка пекла на огромной сковороде ячменные лепешки. Тут же ползали чумазые ребятишки.

Тесно, шумно.

С верстаком — совсем не повернуться.

Потом Бабушкин и Хоменчук налаживали инструменты.

Точили стамески и пилу. И топор наточили, как бритву. И новые рукоятки сделали — для долота и молотка.

Но инструментов было мало. Бабушкин по всем домам прошелся: у кого, может, какой-

нибудь стертый напильник завалялся ШШ молоток, или отвертка, давно отжившая свой век.

— Дайте в долг, — говорил Бабушкин, —■ потом верну.

Якуты народ добрый, простодушный.

— Бери, Уйбан. Работай хорошо, Уйбан.

Так они переделали на свой лад имя Бабушкина.

Это Иван Васильевич с первых дней подметил: якуты не выговаривают «в».

А один старый, совсем старый якут где-то раздобыл и принес даже тяжелую кувалду. Как только дотащил?

— На, сударский, бери.

«Сударский» — это «государственный». «Государственный преступник» — только короче и проще.

И вот мастерская готова.

Мастерская готова, а заказов что-то нет. Даже странно. Ведь якуты так поддерживали бабушкинскую затею. А теперь вот — не идут.

— Ну? — сказал Илья Гаврилович, когда и второй день прошел, а никто из «клиентов» так и не появился.

— Придут! — уверенно сказал Бабушкин. — - Увидите, скоро нас с вами на части будут

рвать. А пока...

Он порылся в старом хламе, извлек ржавое ведро без днища.

— Обновим?

Илья Гаврилович мельком глянул на ведро, надел пенсне, снова внимательно оглядел ведро и покачал головой. И в самом деле, уж очень скверно выглядела старая посудина.

— Ничего! — успокоил Бабушкин.

Он научил, как отодрать ржавчину; сам выкроил новое днище, потом показал, как делается шов. Такой шов, чтоб ни капли не просочилось.

— Усвоили?

Илья Гаврилович кивнул.

— Ну, действуйте.

Целый день возился Хоменчук с первым своим изделием.

— Ничего, сойдет, — сказал Бабушкин, когда Илья Гаврилович кончил.

Тот ушел. А Бабушкин подумал:

«Интересно, а какую работу я ему дам завтра? Если заказов не принесут? Главное, жести нет. Научил бы делать кружки, кастрюли. Но где достать жести?»

Утром пришел Илья Гаврилович.

Постоял у верстака.

— Ну? — усмехнулся и потрогал пенсне. — Финита ля комедиа?

Бабушкин итальянского не знал, но и так понял.

28