Костёр 1972-04, страница 11

Так что мы идем с мамой вниз по Кузнецкому к определенной цели; к моему продавцу Ване. Без цели я не люблю гулять. А если идешь к цели, то гулять интересно. Особенно с мамой: идешь и беседуешь! С мамой беседовать хорошо, потому что на всякий вопрос она знает ответ. Вот я ее и спрашиваю:

— Почему Аллах все видит?

— Откуда ты взял? — удивляется мама. — Кто тебе это сказал!

— Ахмет, — говорю я. — Аллах подглядел, как я гоняю птиц и сказал Ахмету... а он пожаловался тебе!

Мама смеется:

— Ох и хитрый этот Ахмет! Ничего не видел аллах! Его и нет вовсе! Дворник все это выдумал.

— Почему?

— Чтобы ты не шалил.

— А кто — Аллах?

— Аллах это бог. Но его нет.

«Какой хитрый этот дворник! — думаю я. — И — странно: почему есть Аллах, когда его нет? Почему у него тогда имя? Почему?»

Я иду и думаю, а вокруг так красиво. Падает пушистый снег и тепло. И народу много. И лошадей. И саней. Все это едет и ходит вверх и вниз, туда и сюда. И магазинов много. И торговцев — прямо на улице. У нас очень веселая улица!

— А у нас во дворе какая-то новая девчонка появилась, — говорю я маме. — Кто она?

— Немка, — говорит мама. — Она со своей мамой приехала из Германии. И будет жить у нас.

— В нашем доме?

— В нашем доме. Даже в нашей квартире.

— А почему она немка?

— Потому что у нее такая национальность. Вот ты, например, русский. У тебя русская национальность. Дворник Ахмет — татарин. А наш сосед Зусман — еврей. Все это люди разных национальностей. На земле много разных национальностей.

— А как зовут эту... немку?

— Ее зовут Гизи...

— Она показала мне язык!

— Это плохо, — говорит мама. — Наверное, ты ее обидел?

— Я с ней даже не разговаривал!

— Это недоразумение, — говорит мама. — Подожди, скоро ты с ней познакомишься.

Я иду и думаю: «Почему эта Гизи немка, а я русский? И почему дворник — татарин? Почему? Странно все-таки! И почему мы все не одной национальности?»

— А вон твой Ваня! — говорит вдруг мама.

Я вижу вдали продавца Ваню. Он несет на голове яблоки. Они высоко плывут над толпой — красные веселые яблоки! Целая гора! Они так хорошо уложены на лотке, что ни одно не падает, хотя Ваня идет быстро. Он идет и размахивает руками. Не пустыми руками! Вон у него что-то в правой руке — это лоток! Маленький гладкооструганный лоток из желтого свежего дерева! Это лоток для меня! А в левой руке синий матерчатый бублик... Тоже для меня!

— Доброго здоровьица! — говорит Ваня. — А я шел к вам... Вот тебе, Юра, лоток...

Я беру лоток и бублик, задыхаясь от счастья. Я шепчу «спасибо» и смотрю на Ваню... но ничего не вижу: опять в памяти туман. Я только помню, что от Вани пахнет яблоками.,, сеном... и дегтем...

Происшествие на кухне

Вы видите — вон там, далеко-далеко в тумане стоит маленький мальчик с яблоками на голове? Маленький кудрявый мальчик, похожий на девочку? Он стоит в коротких штанах до колен, в красном свитере, с синим бубликом на голове, на котором лежит лоток с яблоками — видите? Этот мальчик — я.

Я стою в темном коридоре нашей квартиры. Коридор у нас изогнутый — буквой «Г». В одном конце коридора парадная дверь, а в другом кухня, и из кухни еще одна дверь — так называемый «черный ход». В середине этой буквы «Г»—в углу—наша комната, а направо и налево комнаты соседей. Я стою и думаю: куда мне сначала пойти продавать свои яблоки? Я их, конечно, продаю понарошку. Просто я так играю. Я продаю не на деньги, а на фантики. Фантики — это бумажки из-под конфет. Это большая ценность — фантики! В них тоже можно играть. А сейчас я играю в продавца.

К кому же мне пойти? Можно к рыжему Вовке. Вовка мой друг. Он очень передовой человек — Вовка, он пионер и ходит в пятый класс. И здорово рисует. Как настоящий художник. Фамилия его Зусман, и его отец, портной, тоже Зусман. А Вовкина мать не Зусман — она Жарикова. Странно, правда? Но это вовсе не страннр, потому что Вовкина мать не настоящая мать — она мачеха. О, она очень строгая! Она курит. Но строгая она не потому, что курит, а вообще. Даже мужа своего, Вов-киного отца, она называет по фамилии: Зусман. Хотя у него тоже есть имя и отчество, как у всех нормальных людей. А Вовку она то и дело называет «товарищ пионер». Эту Жарикову я боюсь. Ее все боятся. Все называют ее за глаза Жарикова, а в глаза Анна Пална.

Но нет, лучше я пойду на кухню! Там сразу могу убить много зайцев... Вы знаете, что значит убить много зайцев? Никаких зайцев на кухне нет, и вовсе я не хочу их там убить. Я хочу увидеть на кухне жильцов. Там иногда можно увидеть сразу всех жильцов. Или почти всех. Я бы мог своим лотком на голове поразить сразу почти всех! Вот это и значит: убить много зайцев. Это так говорится.

Из кухни раздается сильный шум: гудение примусов, бульканье воды, звяканье посуды. Значит, там кто-то есть! И я иду на кухню.

Представьте-ка себе, что сразу включены десять приемников, которые не музыку передают, а рев и гудение. Это будет очень неприятный шум! Но происходит он вовсе не от приемников, а от примусов. Примуса, это, конечно, не приемники. Они ничего не принимают и не передают. Они варят. Газовая плита варит тихо и скромно. А примус не отличался скромностью. Он очень громко шумел, он коптил — кастрюли от него становились черными. Но больше варить было не на чем. Разве что на керосинке, но она тоже коптила. И всем дышала в лицо своим керосином. Примус и керосинка были тогда в почете, потому что деваться от них просто некуда было.

Если поставить рядом десять таких примусов, представляете, какое будет сумасшествие? Вы спросите — почему десять? Потому что раньше в одной квартире жило очень много народу — по десять семей! Да и сейчас еще живут, но сейчас это не повсюду, а раньше было повсюду. Раньше, в моем детстве, каждая семья жила в одной комнате. Каждая семья имела один, а то и два примуса, и все эти примуса стояли в общей кухне на маленьких колченогих столиках вдоль стен. И ревели.

Сейчас мы не представляем себе кухни без белого цвета. А раньше в кухне не было ничего белого. Разве что тарелки и чашки. А так все было темным. Грязно-зеленые стеньг, серый потолок, коричневый пол. И все это освещалось голой пыльной лампочкой под потолком. Вы спрашиваете: почему голой? Потому что на кухнях, обычно, не было абажуров. Кухня была общая, и никому не хотелось ею особенно заниматься. Но это еще не все. Белье тоже кипятили на примусах. Представляете себе: орут примуса, над бельем вздымаются клубы пара, тут же кипят борщи и шипят котлеты... Вот какой неуютной была коммунальная кухня! Сумасшедший дом какой-то! В этом сумасшедшем доме, конечно, не было никаких холодильников. Продукты хранили зимой за окном на веревочках, а летом вообще не хранили. Да и нечего было порой хранить. Потому что продукты вы

9