Костёр 1972-04, страница 18

Краем глаза я смотрел на Гизи — она разгребала лопаткой снег...

Я нарочно сказал, что не хочу к ней подойти. Я очень хотел подойти! Неплохо бы построить с ней какую-ни-будь крепость! Но оттого, что мне очень хотелось подойти, я еще больше не мог подойти! Понимаете? Разве с вами такого не случалось? Конечно, случалось!

И тут вдруг выскочила эта сумасшедшая собачка! Собачка выскочила из-за угла, постояла секунду как вкопанная, покосилась на нас, а потом вдруг кинулась с лаем на Гизи! Я знал эту собачку, она часто гуляла у нас во дворе со своей старушкой хозяйкой, она была очень глупая, часто лаяла ни с того ни с сего, вот как сейчас. Не старушка, конечно, а собачка. Наверное, она увидела, что Гизи — новый в нашем дворе человек, вот и кинулась сдуру на Гизи.

Гизи, видно, испугалась. Хотя эта собачка была совсем маленькая, но очень уж свирепая: вся лохматая, с нависшими на глаза космами грязно-белых волос, как фурия какая-нибудь, с налитыми кровью глазками... Что такое фурия? Фурия — это ведьма. Я всегда звал эту собачку фурией, хотя на самом деле ее звали Жужу.

Эта фурия накинулась на Гизи с вытаращенными глазами, оскаленными зубами, брызгая слюной, как сумасшедшая! Она уже схватила Гизи за пальто! И никто не приходил Гизи на помощь! И тут я пришел ей на помощь! Я подбежал сзади к Гизи, выхватил у нее лопату и хлопнул фурию по лохматому мягкому месту! Она взвизгнула и помчалась в сторону! Весь ее пыл сразу пропал!

— Эй, мальчишка! Ты что обижаешь собаку? — закричала хозяйка Жужу, семенившая через двор.

— Пусть ваша собака не нападает на детей! — громко сказала мама.

И старушка сразу улетучилась, подхватив свою фурию под мышку.

Я посмотрел на Гизи... Она мне улыбалась! Улыбалась своей особенной улыбкой, которую я видел первый раз. Вот так мы с Гизи и познакомились. И я доказал, что я не красная девица! Если я и был красной девицей, то очень недолго.

Третье письмо Воровскому

Так мы стали с Гизи друзьями — наконец-то! Мама сказала, что это для меня очень полезно — общаться с Гизи — потому что она в совершенстве знает немецкий. Разговаривая с ней, я могу совершенствоваться в немецком языке. А еще полезно общаться с ней просто так — потому что она девочка. Нельзя же все время играть только с мальчишками! Это значит быть однобоким, сказала мама. А я не хочу быть однобоким. Девочки — это совсем особый мир, я уже вам это доказывал, и надо с этим миром общаться. У девочек можно многому научиться. Аккуратности, например. И еще многому, о чем вы даже не подозреваете.

И все же я часто оставался однобоким: все так же гулял во дворе с Воровским. С Гизи я играл в основном дома. Потому что ей нельзя было много гулять, она часто простужалась. К нашей суровой зиме она привыкала медленно. Гизину маму пугали наши морозы, в Германии ведь нет такой зимы. К тому же Гизи была очень слабой, мама и старалась ее держать побольше дома. А я наоборот — почти все время гулял. В любую погоду: нам с Воровским все было нипочем!

На днях я ему опять написал письмо:

«Дорогой Воровский! Сегодня ночью я летал — высоко-высоко, над морозной Москвой. Она вся была в синей дымке, в инее и наш дом был в инее, и ты... Я сам тоже был в инее: но мне было тепло! Я ведь тоже закален, как и ты, и морозов не боюсь. Мы, русские, все закаленные люди. А вот Гизи не закаленная: она морозов боится. Но это и понятно: она немка и нездорова.

Она и приехала-то к нам в СССР лечиться. Гизи всегда грустная, потому что думает о своем папе, который остался в Германии. Он там делает Революцию, как и ты делал. Потому что он пролетарий. Он за нас. А мы за него. Жаль только, что мы не можем ему помочь Революцию делать. Мы-то у себя сделали, а они должны у себя делать. Каждый должен делать сам, сказал Иосиф. Мы им, конечно, немножко помогаем. А сейчас я должен Гизи помогать. Чтобы она веселая была. Играть с ней. И все ей дарить. Все, что захочет. Любую игрушку, даже самую дорогую. Ну, пока! Сейчас я пойду с Гизи играть, а то она там что-то плачет в своей комнате. Юра».

Разговор во дворе

В небе над Москвой уже несколько дней живут облака. Солнца теперь не видно, зато стало тепло. И Гизи стала больше гулять.

Я вышел вместе с ней во двор. Ляпкин-маленький был уже там. Снег вовсю сыпал с неба большими пушистыми хлопьями, весь воздух был полон падающих хлопьев, и в середине этой метели стоял облепленный снегом памятник Воровскому и Ляпкин-маленький ходил вокруг него на лыжах. Потому что Ляпкину купили новые лыжи.

Метель была густая-густая. Крупные снежинки сразу липли на лицо и таяли. И Москва вдали, позади памятника Воровскому, тоже таяла. Таяла, но не растаивала. Как на киноэкране. Очень было красиво! Я очень люблю метель!

Я сразу сказал Гизи:

— Schau! Ein russischer Schneesturm! — я ей по-немецки сказал. По-немецки метель называется «снежный штурм». Потому что снежинки тогда штурмуют землю. Как маленькие парашютисты.

Гизи посмотрела, прищурившись, вверх, и на ее ресницы сразу сели три снежинки. У нее очень длинные ресницы, у Гизи. И в рот ей влетела снежинка. Потому что она открыла рот. Попробуйте прищуриться — и у вас сразу откроется рот... конечно, если его не зажимать!

— О!—сказала Гизи.— Frau Holle schiittelt ihre Bet-ten!

Она это очень интересно сказала, я никогда не слыхал. Это в переводе значит: «Тетя Метелица взбивает свои перины». Но Гизи не сказала «тетя», то есть «Тап-te», она сказала «Frau», то есть «женщина». Так по-немецки обращаются к женщине. Когда у нас обращаются к женщине, допустим, к какой-нибудь Ивановой, то говорят «гражданка Иванова». А немцы бы сказали: Frau Iwanowa. Но сказать «женщина Метелица» или «гражданка Метелица» — звучит как-то неуклюже. Потому я и перевел вам «тетя Метелица». Хотя она нам никакая не тетя. Какая она нам тетя? Смешно!

Я спросил у Гизи: почему Метелица взбивает перины? И какие перины? А Гизи сказала, что Метелица, которая живет на небе, иногда делает у себя уборку. И тогда она взбивает толстые перины, на которых спит. Потому что она любит спать на толстых мягких перинах. Она вообще любит поспать. И когда она спит, на земле никакого снегопада нет. А когда она делает уборку и взбивает свои перины, на нас сыплется снег. Вроде пуха. Знаете, какие у нее перины? Облака у нее перины, вот что! Потому что она спит на облаках! Там — у себя — в небе...

Я спросил Гизи:

— Wer hat dir das gesagt? — то есть: «Кто тебе это сказал?»

А Гизи в ответ улыбнулась:

— Mein kleiner Finger hat es mir gesagt, — сказала она, то есть: «Мой мизинец мне это сказал!»

Как вам это нравится? Хитрая все-таки Гизи! Здорово

16