Костёр 1972-04, страница 17

Костёр 1972-04, страница 17

А в сказке оно всегда красное. И про хорошего человека там всегда говорится: он, как красное солнышко!

А красная изба? Так всегда называлась самая красивая изба. Не какая-нибудь там халупка, а изба светлая, чистая, с трубой, с изразцовой печкой и резными нарядными окнами. И самое почетное место в избе всегда называлось — красный угол. Туда сажали почетного гостя. И окна, которые смотрят на восход, всегда назывались красными окнами. И лавочка под этими окнами всегда называлась красной. И парадное крыльцо называлось красное крыльцо... да, все, все самое лучшее всегда называлось в нашем языке красным! Красное дерево, красный товар, красное настроение.

С красным цветом у нас были всегда исключительные отношения. Но особенно почетным стал у нас красный цвет в начале века. Когда рабочие и крестьяне стали подниматься на борьбу с царем, когда они впервые вышли на улицу с красным флагом. А после Великой Октябрьской революции, когда рабочие и крестьяне победили, красный цвет стал у нас самым главным: он стал государственным цветом!

Посмотрите только, какое важное место занимает красный цвет в нашей жизни! Наше знамя — красное, и самый наш старый боевой орден называется орден Красного Знамени, и пионерский галстук — красный, и октябрятский значок...

Вы видите, что все это не случайно. Так получилось потому, что в красном цвете наше героическое прошлое и светлое будущее. Здесь и вековая любовь нашего народа к красному цвету. И память о пролитой крови миллионов народных борцов. И наша будущая цель — коммунизм.

Слово «красный» — очень богатое слово. В нем много оттенков. И много старинных выражений, поговорок связано с этим словом.

Говорят, например: «Рыжий да красный — человек опасный!» Ну, в отношении рыжего это я так понимаю, что в шутку говорится. Ибо какой же он, рыжий, опасный человек! И вовсе не опаснее черного! Вот Вовка, например, был рыжий, и вовсе он был не опасный, а мой друг! Тут рыжему попало просто ради шутки, ради красного словца. Ведь говорят же: «Ради красного словца не пожалел родного отца!» Это надо понимать в том смысле, что шутки иногда бывают несправедливо обидными. Начнет кто-нибудь шутить, не подумав, просто так — шутит ради шутки, языком болтает, может быть, и красиво, да не по существу. Глядь — и человека обидит, да не кого-нибудь, а родного отца! Это уж никуда не годится! Вот я и считаю, что рыжего в данном случае обидели незаслуженно. Но если откинуть рыжего, если сказать — «красный — человек опасный» — эта поговорка уже звучит серьезно! Почему? Да потому что красный, конечно, человек опасный! Вопрос только — для кого? Для белых он опасный, вот для кого! Недаром фашисты — самые уж белые из белых — так ненавидят красных, то есть нас! Наколотили мы им когда-то, в свое время! И еще наколотим, если они попробуют поднять голову!

Так что красный — человек опасный! Это уж точно. Спросите любого белого, и он вам это подтвердит. А для честных людей всего мира красный цвет вовсе не опасный. Наоборот! Они его любят и чтут, и знают за что: за то же самое, за что любим и чтим его мы с вами. Так оно было в моем детстве и осталось до сих пор, даже если мы об этом иногда и не говорим.

Да, но при чем же здесь «красная девица»? — спросите вы. Дело в том, что это тоже старинное русское выражение, связанное со словом «красный». И еще это выражение связано с этой повестью, со всем, что я вам сейчас рассказываю. Это связано с Гизи! Да, да! Гизи вполне можно было назвать красной девицей: во всех отношениях. И потому, что она была красивой — это раз! И потому, что она была наша красная маленькая коммунистка, из такой же красной семьи, как я — это два! Ее семья была семьей немецких коммунистов, а моя

семья — семья русских коммунистов. Но не в этом дело. Все это связано с Гизи не потому, что она была красной девицей, а потому, что красной девицей был я!

Вы спрашиваете, как может мальчик быть красной девицей? Дело в том, что это выражение применяют не только к девочкам, но и к мальчикам. Сейчас я вам поясню это на примере...

Мы с мамой ходили в магазин на Кузнецкий мост, а когда вернулись и вошли во двор, он был пуст и тих. Только памятник Воровскому стоял задумчиво в середине. Вовка еще в школе сидел, а Ляпкин-маленький не

известно где сидел. Мы медленно шли через двор — у мамы была тяжелая сумка, — скрип-скрип — похрустывал под ногами снег.

И вдруг я увидел — вышла Гизи из парадного! «Вышла, вышла, вышла!»—скрипел снег под ногами. Да я и сам вижу, что вышла! Я вспомнил тот позорный случай на кухне, как я поскользнулся с лотком на голове. И сделал вид, что не вижу, как Гизи идет по двору с лопаткой в руке.

Мама останавливается: скрип — смолкает снег.

—• Юра! Посмотри! Вон Гизи вышла! — говорит мама.

— Где? — я нарочно смотрю в другую сторону.

— Да не туда смотришь! — тянет меня за руку мама. — Вон, видишь?

— Вижу...

— Пойди с ней поиграй!

— Не хочу я...

— Почему?

— Так...

— Что это за «так»? Ничего не бывает «так»... просто стесняешься ты, как красная девица!

Ну вот! Вот мама и сказала эти слова! Понимаете, в каком смысле обо мне она это сказала? Это было, конечно, очень неприятно!

— Вовсе я не красная девица!

— Тогда подойди!

— Не хочу я!

— Ну, как знаешь! — сказала мама. — Будь красной девицей...

15