Костёр 1972-04, страница 38

ваясь от передовых частей, ансамбль прошел тысячи километров, давая сотни представлений везде, где это только было возможно...

Конечно, обо всем этом стало известно гораздо позже, тогда же, в Ростове-на-Дону, в первые дни войны, мы почувствовали себя, со всей своей цирковой мишурой, лишними перед жестокими испытаниями, выпавшими на долю нашего государства.

Мы узнали, что в Минске на второй день войны сгорел подожженный вражеской бомбой цирк. Животных удалось спасти. Один дрессировщик выпустил из аквариума морских львов и сумел вывести их из горящего костром здания. Через несколько минут морские львы уже добрались до речки, которая протекала рядом, в городском парке.

Минск пылал. Жители покидали город, поспешно увозя детей. Многие уходили пешком. Весь этот поток устремлялся к Смоленску. Цирковым артистам ничего не оставалось, как присоединиться к беженцам.

В городах, где еще было относительно спокойно, пришлось закрыть цирки-шапито. Дело в том, что когда вечерами на арене шло представление, цирк-шапито светился сквозь брезент, как гигантский фонарь, и становился отличной мишенью для ночных бомбардировщиков.

Кое-кто думал, что цирки закроют вообще. Но этого не случилось. В Ростове мы продолжали давать представления, хотя город по вечерам погружался во тьму, а зрителей набиралось едва ли ползала.

Несмотря на трудности передвижения по железным

дорогам в военное время, моя жена немедленно отправилась в Ленинград. Там у нас оставалась маленькая дочка. Мы уже знали, что и над Ленинградом появлялись теперь немецкие самолеты.

Потом потянулись горькие дни. По радио передавали одну за другой драматические сводки Советского Информбюро. Немцы рвались на восток.

Когда моя семья вновь соединилась, я попросился, чтобы нас направили выступать перед армейскими частями.

Вскоре стали создаваться фронтовые бригады. Мы вошли в одну из них, нас направили в Сталинградский военный округ. От Сталинграда фронт был еще далеко, но город уже напоминал военный лагерь. Это была наша база. Из Сталинграда мы выезжали во фронтовые части. Добраться до них порой было очень трудно.

А бывало и так. Наконец доберешься. Только начинается представление — где-нибудь на лужайке или перед удобным для зрителей склоном, как приходит команда поднять бойцов. Предстоит переброска. С Нами поспешно прощаются, просят извиненья — досмотрим в другой раз. И сердце сжималось от мысли, что многим из этих ребят в защитных гимнастерках уже не придется никогда «досмотреть».

Или в самом разгаре номера вдруг завоет сирена. Воздушная тревога!.. Показались вражеские бомбардировщики. Всем, и бойцам и артистам, немедленно в укрытие!..

И все же в продолжение всей войны, и вблизи передовой, и в запасных полках, и в госпиталях выступали цирковые артисты.

Авария

Я еще оставался в Казани. Отсутствие реквизита не позволяло уезжать далеко. Я рассчитывал к лету соорудить себе новый реквизит, похожий на прежний, и тогда уже двинуться с семьей по другим городам. Цирки повсюду посещались хорошо.

Пока готовился новый реквизит, мы выступали в разных клубах Казани и пригородов, в Домах культуры, перед ранеными в госпиталях и в воинских частях.

Помню весенний день, когда мы работали неподалеку от Казани в Доме культуры на станции Лопатино. Сцена там была очень неудобной, со столь незначительной глубиной, что пирамиду из столов пришлось строить у самого края оркестровой ямы. Столы были случайными, собранными из разных помещений Дома культуры.

Я уже привык к работе с любыми столами. В этом даже был какой-то своеобразный шик. Публика видела, что столы и стулья самые обыкновенные и, значит, баланс тут без обмана.

Но на этот раз я что-то недосмотрел. Один из столов, видимо, был рассохшимся и готовился вот-вот рассыпаться.

Словом, когда я уже был на самом верху и номер подходил к концу, я услышал, как подо мной что-то треснуло. Надо прыгать, но прыгать некуда. Еще секунда — и пирамида рухнула, а я полетел вниз в глубину оркестровой ямы.

В сознание я пришел быстро и в первый момент ничего не ощутил. Однако полет обошелся мне дорого... Только через два месяца я поднялся с койки и начал ковылять на костыле по комнате.

Шло время, кости понемногу срастались. Костыль заменила мне палка, но о номере со столами, во всяком случае, в ближайшее время, не могло идти и речи.

Что же делать? Ведь надо было работать. Неужели же я не встану в строй цирковых артистов?!

Я вспомнил о мнемотехнике, которой когда-то увле

кался. Физических усилий тут требовалось немного, главное — память и тренировка.

Осилить, осилить во что бы то ни стало!

Я уговорил жену, и мы стали тренироваться. Тренировались по многу часов в день.

Так называемого ключа к мнемотехнике у нас не было. Для публики мнемотехника это «чудо», а, как известно, иллюзионисты и другие исполнители предпочитают «чудеса» держать в секрете.

Что такое мнемотехника? Это отгадывание мыслей на расстоянии.

Как правило, номер обставляется так: отгадывающая стоит на сцене с завязанными глазами, а ее партнер находится в зале среди зрителей. Он громко задает артистке вопросы, спрашивает, возле кого он находится или что в руках у женщины рядом. Потом берет протянутый ему документ, спрашивает, что это и как фамилия владельца паспорта или удостоверения. Иногда требует назвать его номер. Если протянули железнодорожный билет, партнер из зала спрашивает, откуда приехал гражданин и когда он выехал из названного города, и так далее, и тому подобное.

Партнерша на сцене должна отвечать на все вопросы. От быстроты ответов и их правильности зависит успех номера. ^

Как и во всяком цирковом и эстрадном жанре среди исполнителей номера мнемотехники есть свои блестящие мастера. Иногда поток вопросов так стремителен, а ответы следуют так мгновенно, что и в самом деле начинаешь думать, нет ли тут какого-то чуда.

Но чуда не происходит. Номер построен на усвоении своеобразного кода, в котором каждое поданное из зала слово означает другое слово или цифру, или слог-букву, или, наконец, целое понятие.

Вот, например, как я передавал партнерше, казалось бы, наиболее удивительную отгадку — номер документа.

36