Костёр 1972-04, страница 46

узнав своего. дрессировщика, набросились на него. Печальный это был день первого выхода на публику. Вальтер надолго попал в больницу.

Другой после такого происшествия вообще вряд ли согласился бы снова войти в клетку к хищникам. Другой, но только не Запашный. Лишь выписался он из больницы, как снова взялся за свое трудное и опасное дело.

Да, звери привыкают к чему-то постоянному, и новое, неожиданное способно взволновать их. Поэтому так трудно снимать хищников для кино. Слепящие юпитеры пугают их и выводят из обычного состояния. Даже к легкому запаху одеколона хищники должны привыкнуть и менять его

дрессировщикам не рекомендуется. Нечего уже говорить о том, что запах спиртного способен привести зверей в бешенство, и тогда беды не миновать.

Есть в «труппе» Вальтера Запашного и его надежные защитники. Уссурийский тигр Тайфун, словно верный пес артиста, всегда рядом с ним. Огромный лев Султан, один из самых старательных «исполнителей», не раз отгонял от него нападающих зверей, да еще давал им такой трепки, что те больше не решались доставлять неприятности дрессировщику.

Запашный работает необычно. Хищники у него не сидят на тумбах, занятые тем, чтобы не свалиться с них (сидение тумбы для того и делается

таким узким, чтобы лев или тигр был занят и отвлекался от дрессировщика, когда тот занят другим). У Запашного звери всегда в движении, номер проходит легко. Звери прыгают через дрессировщика, когда он, словно в гамаке, раскачивается на проволоке. Огромные тигры по его команде встают на задние лапы. Рысь отбивает барабанную дробь...

Близится заключительная часть номера. Вот Вальтер наклоняется и через две-три секунды уже стоит с поднятым на плечи львом. Вес этого живого воротника примерно 250 килограммов. Громом аплодисментов встречает цирк неожиданный трюк. Невольно восхищаешься силой этого столь легкого в движениях артиста.

Медведь в Афинах

В 1957 году мне с группой артистов пришлось впервые представлять за границей наш цирк.

Был поздний летний вечер, когда наш самолет приземлился в Афинах, и ничего, кроме иссиня-черного неба и звезд необыкновенной величины и яркости, я сразу не увидел. Но вот аэровокзал. Самый современный, стеклянный, ярко освещенный. Потом город, еще дышавший дневным зноем. Над городом звезд уже не было, их затмевали огни ослепительных реклам.

Нас встретили представитель советского посольства и импрессарио. Это был весьма представительный молодой человек, с обворожительной улыбкой, вовсе не такой уж фанатик советского искусства, как это могло показаться при первой встрече.

Дело объяснялось иначе. Наш импрессарио недавно получил наследство и, как человек коммерческого склада, немедленно задумался, каким способом приумножить свое состояние. Видно, кто-то дал молодому капиталисту неглупый совет — в результате наших гастролей его счет в банке значительно возрос.

Но сперва организаторы наших выступлений в Греции столкнулись с трудностями.

Во-первых, в Афинах не нашлось подходящего помещения для цирковых выступлений. Все они оказались занятыми. Возможно, совпадение было не случайным. Кое-кому в Греции были не по душе гастроли посланцев страны Советов.

Во-вторых, как раз на то же время были назначены выступления американского балета на льду. Усиленная, прямо-таки сногсшибательная реклама предшествовала приезду американцев.

Но и наш импрессарио, что называется, не растерялся. Он немедленно командировал во Францию одного из своих помощников, и тот арендовал там и привез в Грецию шапито на три тысячи мест. Когда мы прибыли в Афины, огромный шатер передвижного цирка уже стоял на месте. Был проведен свет. Свежей краской сияли места для зрителей. Когда дело идет о деньгах, надо отдать справедливость капиталистам, они умеют быстро поворачиваться.

Конечно же, изощренные в рекламных трюках американцы куда как забивали нас умением зазывать. Но после первого нашего выступления билеты очень быстро были проданы на все представления на полтора месяца вперед. Мы давали по два выступления ежедневно, причем в воскресные дни и по три. За все это время я не видел в рядах ни одного свободного места.

Жаловаться не приходилось. Шумными аплодисментами провожали греки всех артистов, в особенности же

Валентина Филатова с его умницами-мишками. Словом, публика нас принимала прекрасно.

Во время вечернего представления одному из мишек каким-то образом удалось отвязаться. Не долго думая он пробежал меж столиков кафе, которое находилось у входа в шапито и со скоростью, на какую был способен, пустился по улице. Можно себе представить ошеломленность афинян, когда они увидели бегущего по улице медведя. Один из помощников Филатова выскочил вслед и, схватив такси, полетел вдогонку за мишкой. Беглец был пойман и благополучно доставлен на свое место. Ничего огорчительного не произошло. Косолапый даже не успел никого напугать, но на следующий день газеты греческой столицы пестрели сообщениями о происшествии. Большинство было написано в шутливом тоне, но были и такие, в которых говорилось, что кровожадный зверь очутился на улице далеко не случайно. Читателей призывали бдительно следить за гастролерами.

Как-то за границей директор иностранного цирка, в котором мы выступали, пригласил меня отужинать с ним после представления. Мы пошли в ресторан, где обычно к ночи собиралась театральная публика. Моего спутника там хорошо знали. Нас проводили к свободному столику. Когда ужин был подан,, директор обратил мое внимание на седого худощавого официанта, который хлопотал у стола неподалеку. Подавая блюда и убирая посуду, он проделывал необычные для официанта вещи: подбрасывал и ловил на ходу вилки и ножи, крутил высоко поднятый над головой поднос, уставленный стеклянными бокалами и вином, причем делал все это очень легко и как бы между прочим. Я был удивлен, а директор, вздохнув, сказал, что это очень известный в прошлом в Европе жонглер. Состарившись, он остался без средств и вынужден был пойти в официанты. Оказывается, директор, на минутку отлучившись, успел сказать старику, что пришел ■ ресторан с цирковым режиссером, и вот старый жонглер демонстрировал передо мной свое еще не забытое искусство.

— Что делать, такова жизнь, — развел руками мой спутник.

Я спросил, отчего бы такому мастеру не передавать свой богатый опыт молодежи, не учить ее.

— У нас нет цирковых школ, господин Балановский,— сказал он. — Каждый артист пробивается на манеж своим путем. За учение нужно платить дорого. Бесплатно секреты мастерства никто не передает, а где у молодых деньги?

Когда я вспоминаю этот эпизод, я думаю о том, в

44